Ознакомительная версия. Доступно 31 страниц из 151
часу утра приличные люди приличных собак не тревожат, не трезвонят в двери и в гости не являются, а неприличные… неприличных людей облаять — святое дело.
Поэтому лает Айт вдохновенно, звонко.
Со вкусом.
Вьётся около входной двери, до которой, громыхая по лестнице, добирается первым, а посему косится на меня с налетом снисходительности и гордости.
Тявкает раз уже в мой адрес.
Выразительно.
Намекает прозрачно, кто из нас шпекачек пани Гавелковой, которыми нас угостили по-соседски, заслужил больше.
— Прекращай, — я хмыкаю, извещаю шёпотом, — они были с чесноком и тмином. Ты такое не ешь.
Скептический взгляд уверяет меня в обратном.
Но наглую морду я игнорирую, открываю, наконец, дверь. Наблюдаю ещё секунд двадцать, как продолжают терзать кнопку звонка.
Разглядываю ночного визитёра в свете фонаря.
Дреды.
Красная бандана.
Нижняя губа, прошитая двумя металлическими шариками почти в самом углу рта.
— Йиржи Варконьи, — ночной гость представляется, лыбится открыто и руку для рукопожатия бодро протягивает, сообщает по секрету, — моя Магдичка, что приходится мне тётушкой, а тебе соседкой, сказала о ящиках тёмного доминиканского рома. Есть?
Он щурится, отчего веки, густо подведённые чёрным, соединяются, почти скрывают светло-серые, едва ли не бесцветные, глаза.
— Ром? — я уточняю.
Отступаю, чувствуя замешательство.
И давно забытое удивление.
— Ага, — он соглашается, протискивается в холл. — Алабай? Уважаю, всем собака собака.
Собаке, что, кажется, от не меньшего удивления на задницу опускается и голову на бок озадаченно склоняет, Йиржи беззаботно подмигивает, поворачивается ко мне и нос указательным пальцем глубокомысленно скребет:
— Понимаешь, у меня оказия жизни: тёмный ром закончился, а светлый остался. Светлый остался, но вот не подают его уважающие себя люди к сигарам. С коктейлями подают, а с сигарами никак. Мои же гости дорогие требуют к сигарам ром. И где, по их хорошему мнению обо мне, я должен достать тёмный ром в середине ночи?
Йиржи печально разводит руками.
А Айт, видимо, проникаясь сочувствием, душевно фыркает, ложится степенно. Признает, что разбудили и пришли по важному делу, а посему визит уместен.
И гость не раздражает.
Не вызывает желания выставить взашей.
У меня.
Поэтому против логики дверь я за ним закрываю и в сторону погреба разворачиваюсь, сообщаю через плечо:
— Ron Barcelo Imperial Premium Blend. Сгодится?
— А то, — Йиржи восторженно присвистывает, — миль пардон, моя Магдичка в доме свистеть не разрешает, но… подобное сокровище… И что, правда, десять ящиков?
— Семь, — я усмехаюсь.
Включаю свет, который заливает переделанный в винный погреб подвал, освещает каменную кладку стен, ромбы дубовых полок с винами и мои ящики рома, что кажутся здесь, на состаренной плитке пола, чужеродными.
— Мощно, — Йиржи одобрительно прищёлкивает языком, оглядывает богатство дома жадно и чуть ревниво, — не хуже, чем в моём «Аду».
— Где?
— «Ад», — он повторяет с удовольствием, обходит помещение по периметру, разглядывает, — бар на улице Либушина. Моя гордость и позор моей Магдички. С открытием моего детища, она уверилась окончательно, что я заблудшая и пропащая душа. Впрочем, это не мешает моей Магдичке меня любить и откармливать пирогами. Ужасная женщина.
Ужасается он наигранно, возвращается ко мне и, приседая, верхний ящик, где осталось не больше трех бутылок, рассматривает.
Стучит по одной из них ногтем.
Осведомляется:
— Один пьешь?
— Две бутылки хватит?
— Поня-я-ятно, — владелец «Ада» выпрямляется, кивает, чуть подумав, согласно. — Хватит. Сколько?
— Нисколько, — я отрезаю.
И возражать он не спешит, закрывает рот, прячет бумажник. И в бесцветных глазах мелькает удивление, что беззаботную улыбку с лица стирает, меняет тон на серьёзный:
— Йиржи Варконьи помощь никогда не забывает, а ты мне помог, — он ударяет не больно кулаком мне в грудь, — значит ты мой друг и желанный гость в «Аду». Приходи.
— Приду, — я соглашаюсь.
Провожаю обратно до дверей.
А новый друг Йиржи останавливается на самом пороге и, перекатываясь с носков на пятки, вопрос задаёт:
— Ты, правда, спустил на ром все деньги со свадебного путешествия или тоже слухи?
— Правда.
— Ага. А…
— А невеста умерла.
Глава 6
Март, 29
Прага, Чехия
Квета
Рассвет подкрадывается незаметно, плещет, подобно художнику-ташисту, на чёрное ночное полотно неба яркие краски, смешивает, перемножая палевый цвет со всеми оттенками розового и голубого.
И солнце золотым диском поднимается величаво над горизонтом, прокалывает многослойные облака палящими лучами. Они же, лучи, устремляются вниз, пробираются на кухню, скользят по тёмному паркету к столу и в лицо заглядывают.
Будят.
Вместе с мелодичным звяканьем фарфора, ароматом кофе и недовольным голосом Фанчи над головой:
— Спать ты опять не ложилась.
— М-м-м…
Я подтверждаю невразумительно, отрываю голову от вытянутой на полстола руки и чашку кофе, появившуюся рядом с открытым и давно уснувшим ноутбуком, разглядываю.
Моргаю.
Сонно.
Ибо царство Морфея всё равно своё взяло, утащило меня и время отняло.
— Сколько сейчас?
— Половина седьмого, — Фанчи информирует моментально.
Гремит чугунной сковородкой.
И тесто для саксонских творожников споро замешивает. Добавляет лимонную цедру и, конечно, корицу.
— Ты вернулась в третьем часу ночи, а в пять утра еще клацала клавиатура. Правда, считаешь свой образ жизни нормальным?
— Варианты ответа или хотя бы время на подумать есть?
— Нет, ты всё равно не исправима, — приговор мне выносят с тяжёлым вздохом.
А я согласно и важно киваю, разминаю незаметно затёкшую шею, информирую попутно и печально:
— Любош уже уехал.
— А он тебе был нужен? — Фанчи фыркает, и к её слишком явному недовольству примешивается привычная насмешка.
Ворчать долго она не умеет.
— Да, начинать утро с его дифирамб в мою честь гораздо приятней, чем с твоих поучительных речей, — я потягиваюсь.
Встаю, чтобы к распахнутому окну подойти, взглянуть на ещё тихую и пустынную улицу, багряную черепицу крыш и виднеющиеся сквозь утренний туман шпили Тынского храма. Застыть и, грея руки о чашку, настроиться на длинный день.
Похвалу.
И ругань.
Корректор будет хвалить, метранпаж[1] ругаться…
— Ты успела написать интервью?
— Успела, — я подтверждаю, прислоняюсь к раме и смешанный с утренней сырой прохладой аромат кофе вдыхаю, — написала, прочитала и перечитала. Материал готов. Можно показывать, утверждать и сдавать на выпуск.
Поскольку интервью с доном Диего заявлено в апрельский номер, который пятого числа — по сложившейся традиции и устоявшемуся правилу — должен оказаться на всех прилавках и витринах книжных.
До пятого же осталось меньше недели.
И главный метранпаж журнала Йозеф уже рвёт на себе и без того редкие седые волосы, требует его уволить и, вспоминая Карела Чапека, драматично интересуется «о чём, собственно, думают господа редакторы»[2], проворачивая подобные авантюры.
Или не думают.
Ибо не на коленке и не за полчаса верстается номер и текст не утверждается не
Ознакомительная версия. Доступно 31 страниц из 151
