карлик Ник, – происходит из-за красоты.
– Не из-за правды или доброты? – уточнил я.
– О, они помогают. Но главная причина – это красота, истинный корень зла.
– Не богатство?
– Деньги красивы.
– Как и все, чего тебе не хватает, – еда, вода, секс…
– Именно! – провозгласил он и так саданул по столу пивной кружкой, что в нашу сторону повернулся десяток голов. – Красота, будь она неладна!
– А как же симпатичные парни?
– Они либо ублюдки, потому что знают, что им повезло, либо не уверены в себе, потому что знают, что остальные их терпеть не могут. Ублюдки всегда причиняют другим боль, а неуверенные в себе парни портят собственную жизнь. Обычно у них шарики за ролики заезжают, а все из-за этой чертовой красоты!
– А что насчет красивых вещей?
– Они заставляют людей воровать или тосковать из-за невозможности их заполучить. Будь…
– Подожди минутку, – сказал я. – Не вина вещи, что она прекрасна, и не вина красивого человека, что он красив. Это получается само собой.
Ник пожал плечами.
– Вина? А кто говорил что-то о вине?
– Ты говорил о зле. А это значит, что кто-то где-то в чем-то виноват.
– Значит, виновата красота, – заключил он. – Будь она проклята!
– Красота как абстрактное понятие?
– Да.
– И красота отдельных предметов?
– Да.
– Но это же абсурд! Вина предполагает ответственность, какой-то умысел…
– Вот красота и ответственна!
– Выпей-ка еще пива.
Он так и сделал, и снова рыгнул.
– Вот посмотри на того красавчика у стойки, – сказал он, – того, что пытается подцепить телку в зеленом платье. Однажды кто-нибудь разобьет ему нос. А был бы он уродом – этого бы не случилось.
Чуть позже Ник доказал свою правоту, разбив парню нос за то, что тот назвал его коротышкой. Так что, возможно, в его словах и была доля правды. Ростом Ник был не больше четырех футов. Плечи и руки у него были как у могучего атлета. В армрестлинге он мог побороть всех, кого я знал. Голова у него тоже была нормального размера, с густыми светлыми волосами и бородой, парой синих глаз над глядевшим вправо сломанным носом и ехидной улыбкой, обычно открывавшей лишь полдюжины желтых зубов. Ниже пояса Ник был весь искорежен. Он происходил из семьи, кишевшей профессиональными солдатами. Отец его был генералом, а все братья и сестры, кроме одной, были офицерами тех или иных войск. Ник вырос в среде, где все занимались боевыми искусствами. Он владел любым оружием, какое вы могли назвать. Он умел фехтовать, стрелять, ездить верхом, закладывать взрывчатку, ломать руками доски и шеи, жить подножным кормом – и проваливать любой медосмотр в галактике, поскольку был карликом. Я нанял его егерем, чтобы он убивал мои неудачные эксперименты. Он ненавидел все прекрасное и все, что было крупнее него.
– То, что кажется красивым мне, и то, что кажется красивым тебе, – сказал я, – может быть отвратительно ригелийцу, и наоборот. Следовательно, красота относительна. А значит, ты не можешь осуждать ее как абстрактное понятие, потому что…
– Брехня! – оборвал он меня. – Ну да, они причиняют боль, насилуют, воруют и портят себе жизнь из-за других штуковин. Но все равно это происходит потому, что красота требует от них жестокости.
– Тогда как ты можешь винить отдельные предметы…
– Мы же ведем дела с ригелийцами, верно?
– Да.
– Значит, она поддается переводу. И этим все сказано.
А потом красавчик, пытавшийся подцепить у барной стойки телку в зеленом платье, прошел мимо нас по пути в туалет и назвал Ника коротышкой, когда просил его отодвинуть с дороги стул. На этом и закончился наш вечер в том баре.
Ник клялся, что умрет в походных ботинках на каком-нибудь экзотическом сафари, однако нашел свою Килиманджаро в земной больнице, где его вылечили от всего, что мешало ему жить, кроме скоротечной пневмонии, подцепленной во время лечения.
Это случилось примерно двести пятьдесят лет назад. Я нес его гроб.
* * *
Я затушил сигарету и вернулся к своим слип-саням. Что бы ни прогнило в Миди, я узнаю об этом позже. Пора было улетать.
Мертвые слишком неотделимы от нас.
* * *
На протяжении двух недель я ломал голову над тем, что узнал, и поддерживал себя в форме. Когда я вошел в систему Покоя, моя жизнь дополнительно осложнилась тем, что планета обзавелась новым спутником. И не естественным.
«ЧТО ЗА ЧЕРТ ВСКЛ», – послал я закодированное сообщение.
«ГОСТЬ, – ответили мне. – ЗАПРОСИЛ РАЗРЕШЕНИЯ НА ПРИЗЕМЛЕНИЕ ТЧК НЕ ПОЛУЧИЛ ЕГО ТЧК ОСТАЕТСЯ НА ОРБИТЕ ТЧК ГОВОРИТ ЧТО ОН СОТРУДНИК ЗЕМНОЙ СЛУЖБЫ РАЗВЕДКИ ТЧК»
«ПОЗВОЛЬТЕ ЕМУ ПРИЗЕМЛИТЬСЯ, – велел я, – ЧЕРЕЗ ПОЛЧАСА ПОСЛЕ МЕНЯ ТЧК»
Дождавшись подтверждения, я вышел на крутую орбиту и повел «Модель Т» по кругу, все ниже и ниже.
Порезвившись с животными, я отправился домой, принял душ, сбросил лицо Коннера и оделся к ужину.
Похоже, у богатейшего правительства во Вселенной все-таки нашлась достаточно веская причина, чтобы наконец-то одобрить одному из своих недооплачиваемых чиновников путешествие на одном из самых дешевых суденышек, какие только есть на свете.
Я поклялся, что хотя бы накормлю его как следует.
III
Мы с Льюисом Бриггсом смотрели друг на друга поверх останков обеда и широкого стола, на котором они стояли. Его документы уведомили меня, что он – агент Центрального Разведывательного Департамента Земли. Бриггс походил на бритую обезьяну. Он был морщинистым маленьким человечком с неизменно пытливым взглядом и, судя по всему, приближался к пенсионному возрасту. Представляясь, он слегка заикался, но за едой, похоже, расслабился, и неуверенность исчезла.
– Ужин был очень приятный, мистер Сэндоу, – признал он. – А теперь я хотел бы обсудить с вами вопрос, который меня сюда привел.
– Тогда давайте поднимемся наверх, где мы сможем поговорить на свежем воздухе.
Мы встали, забрали с собой стаканы, и я отвел его к лифту.
Пять секунд спустя тот выпустил нас в сад на крыше, и я жестом указал на пару шезлонгов, стоявших под каштаном.
– Устроимся там? – спросил я. Бриггс кивнул и сел. Сумерки повеяли прохладным ветерком, мы вдохнули его и отдали обратно.
– Поразительно, – сказал Бриггс, оглядывая тени сада, – как вы способны воплотить любой свой каприз.
– Этот конкретный каприз, в котором мы отдыхаем, – ответил я, – устроен так, чтобы его практически невозможно было разглядеть с воздуха.
– О, это мне в голову не приходило.
Я предложил Бриггсу сигару; он отказался. Тогда я зажег ее сам и поинтересовался:
– Итак, чего вы от меня хотите?
– Согласитесь ли вы вернуться со мной на Землю и поговорить с моим шефом? – спросил он.
– Нет, – сказал я. – Я отвечал на этот вопрос уже десяток раз в десятке же писем. В последнее время Земля действует мне на нервы, причиняет большие страдания. Поэтому я и живу здесь. Земля перенаселена, бюрократична, нездорова и страдает от такого количества массовых психозов, что не стоит и пытаться их классифицировать. Все, что хочет сказать мне ваш шеф, можете сказать и вы; я отвечу вам, и вы сможете передать ему мои слова.
– Обычно, – сказал
