бы, когда бы их совсем тут не было. Запущенность и уныние на каждом шагу навязчиво бросаются в глаза и наводят на сумрачные думы, для которых много простору. Белорусский ямщик не развлечет: он не поет песен и не разговаривает, он весь углублен в себя и, разбуженный настойчивыми вопросами, является плохим толкователем виденного.
– Отчего трудные работы делают у вас бабы, а легкие – мужики?
– Мужики к жнитву непривычны. За бабой у нас еще кросна, пряжа. Потому ей и цена такая малая.
– Да ведь она, стало быть, больше мужика работает?..
– Ну так ведь она и податей не платит.
Затем опять, помолчав очень долгое время, говорит белорус:
– Баба хороша тем, что, когда мужик придет в избу, изба теплая: баба вытопила.
Он замолчал надолго: тряхнуло нас так, что он чуть не соскочил с козел. Меня метало из стороны в сторону еще очень долго все по той же ломаной дороге, которая то брела по оврагу, то поднималась на гору и награждала тут и там толкотней по болотистым накатам и бестолково разбросанному фашиннику. Вот наконец и станционный домишко, до невозможности безобразный. При этом он так стоит под крутой горкой, что разбежавшихся лошадей трудно остановить у крыльца, а шальная дорога то и дело заворачивается, вертится, кубарем бежит под гору. Для того чтобы попасть на станционное крыльцо, надо проехать его мимо и опять вернуться назад на гору.
- Вот и в рай приехали, - заметил ямщик, силясь острить, и добавил: - Из пекла (совершенно справедливо) в самый рай приехали.
При этом он вяло улыбнулся. Действительно, мы приехали в селение Рай, названное так потому, что и соседний фольварк носит это сильное и красноречивое название, ничем, собственно, не оправдываемое и присвоенное местности, вероятно, каким-нибудь затейником и шутником-паном.
Впрочем, в Могилевской губернии есть еще один Рай да три Раевки, одна Раевщина. Сейчас за тем Раем, где я меняю лошадей, по дороге - в контраст
- деревня Чертово, стоящая в ущелье и в местности очень скучной. Но этот Рай - не цель нашей поездки. Цель еще впереди на целый перегон.
Поредели леса, обещая скученные селения, и наконец они совсем исчезли, когда селения чаще и чаще стали выбегать навстречу и виднеться во множестве с обеих сторон; сбиваются в группы и как бы силятся тяготеть к ближнему, большому и сильному центру, который в этих случаях охотливо подозревается.
Кое-где виднеются рощи, большей частью сплошные липовые, искусственно насаженные при усадьбах. Одна роща стоит дубовая, нарочно сбереженная и бережно охраняемая. Усадьбами или фольварками изрезаны все окрестности.
- Тут что ни хата, то и пан, - объясняет ямщик.
Селения эти - околицы, некогда основанные для ополячения края и населенные шляхтой.
Но вот, не доезжая 12 верст, на высокой горе выясняется красивый город, даже белеющий церквами, что большая редкость в уездных белорусских городах.
Эта цель нашей поездки - город Мстиславль, превратившийся на белорусском языке в Амцислав (по тому же закону, как из орловского Мценска стал Амченск). Мстиславль - город почтенной древности, одно из первых заселений края, укрепленный в те времена, когда русские князья не придерживались еще христианских имен, а назывались по старой привычке народно-славянскими.
Укрепил селение городом и дал городу имя своего сына - Мстислава -смоленский князь Роман Ростиславич раньше 1180 года.
Впрочем, не для археологических разведок и раскопок мы сюда приехали, хотя в бедной впечатлениями белорусской стране стараемся взять все, что дадут.
Охотно идем навстречу этим подачкам. Они на первых шагах и на первых порах во всяком городе и местечке всего западного края одни и те же, как заказные. Пройти мимо нельзя, потому что очень навязчивы, и у нас, в Великороссии, вовсе не известны. Первый знакомый - еврей, и первый разговор неизбежно с ним, когда бы ни приехали - положим, вечером, как случилось со мною во Мстиславле.
Не успел я отыскать гвоздь, чтобы повесить запыленное пальто, как в полуотворенную дверь классическим полуоборотом, столь всем известным даже по александринской сцене, уже протискивался еврей с предложением:
- Послать не надо ли куда?
За ним другой с новыми услугами:
- Булок не надо ли?
Он видел, как третий еврей, фактор постоялого двора, самовар раздувал.
- Баранок не угодно ли?
Это уже третий. Для удобства мучить приезжего труд разделен: один булочник с белым хлебом, другой исключительно с одними баранками, которые, кстати сказать, евреями, искусившимися на национальных пресных хлебах, пекутся очень вкусными, не хуже исторических валдайских.
Когда принесли самовар, евреи-продавцы дали отдохнуть.
Убрали самовар - новое предложение услуг новыми торговцами, новые мучения.
От одного:
- Спички.
От другого:
- Золотые и серебряные вещи, так купить на выбор и на деньги или поменять на что-нибудь.
Опять:
- Спички! Не надо спичек? Так дайте заробить что-нибудь.
На этот раз не Христа ради, а «на сабас».
Что-то долго не является еврей с материями шерстяными, московскими и материями шелковыми. Вот и он; есть у этого, сверх того, еще ленты шелковые.
Впрочем, он, собственно, пришел затем, чтобы по системе Бобчинского сказать, что есть-де такой магазин с такими товарами. Понадобятся они - не ходите к другим. У него еще брат есть. У брата: сыр, чай, сахар - все есть, все самого лучшего сорта; сам за товаром ездит, сам его выбирает.
- Может, календарь на новый рок требуется? - спрашивает в дверях Бог знает который мучитель.
А впрочем, и этот о товаре не хлопочет. А не дадите ли и ему что-нибудь заработать?
К вечеру обыкновенно продавцы стихают.
Спустились на землю в город Мстиславль глухие темные осенние сумерки. Пора ложиться спать и отдыхать после мучительно тряской и скучной дороги. Сейчас дверь заложим крюком, и пусть хоть лбом бьются о нее неустанные мучители.
Однако мысль наша уже предугадана, и крючка мы наложить не успели.
Скрипнула дверь и полуотворилась. Влез еврей с пачками папирос и, получивши отказ, не уходит, а, напротив, весь протискивается в дверь. Стало быть, не в папиросах тут дело. О них он также особенно не хлопочет.
- Может, так не надо ли вам чего?
Он лукаво улыбается и подмигивает.
Вот, собственно, какого стола он начальник, какие дела ведает и за какими справками ходят к нему.
Предлагая товар, комиссионер старается выхвастаться им до возможной степени доброт и красот.
Когда вы уже прогнали одного, по всем вероятиям последнего, когда дверь на крюке и вы в постели, сквозь полудремоту можно услышать еще не один раз,
