вцепились в землю, словно пес в добычу. Но Фолкмар обещал похоронить его там, где гуляет ветер. Потому что Ницель любил ветер.
Закутавшись в шерстяной плед, Дуг сидел рядом и догрызал орешки. Пару раз Фолкмар отбирал у него лещину, пока они держали путь из города, но он как-то умудрился их снова найти. У него был воистину бездонный желудок, он, наверное, съел бы и лечебные мази, что лежали в сумке на боку у Чемпиона, но очень уж они дурно пахли. У Фолкмара было совсем не то настроение, чтобы раздавать тумаки, и он махнул рукой, решив, что сделает это позже. Когда вернет Хельге лопату и возьмет еще пару мешочков жареной лещины. Тогда-то он спрячет ее получше.
— Вы устали, сир? — спросил Дуг, глядя на то, как вспотел старик, — Я могу помочь докопать могилу.
Без доспеха он выглядел совсем жалко, Фолкмар это знал. Снаряжение лежало рядом, снявшись с него вместе с титулом рыцаря. Ведь именно доспех, меч и конь делают из тебя воина, давшего клятвы, а без них ты просто человек, неспособный сдержать свои обещания. Хотя, Фолкмар даже с доспехом не мог их сдержать, он и доспех-то держал на себе с трудом, что же говорить о клятвах. Без него было легче копать, поэтому пришлось забыть, какое впечатление он производит на своего воспитанника.
Длинное, словно тесанная балка и худое, словно морской гарпун тело с трудом сгибалось и разгибалось, но лопату старик держал твердо. Теперь можно было горбиться без опаски — стальной ворот нагрудника не упирался с болью в шею.
— Я должен сделать это сам, — ответил Фолкмар, разогнувшись. Он решил немного передохнуть, — Нужно откопать еще примерно половину. Его кости не должны найти ни собаки, ни степные падальщики.
— Собаки ищут по запаху, но тут они его точно не учуют, — сказал Дуг, кутаясь в шерстяной плед. — Здесь очень сильный ветер.
— Да, сильный, — кивнул Фолкмар, — Именно так, как он и любил.
Слева стена столицы напоминала улыбчивую белую челюсть, без губ, которые бы прикрывали зубы, справа — серую змею, взявшую в кольцо чешуйчатого тела маленькие дома и высокий замок на скале. Тонкие струйки дыма курились над печными трубами домов, таверн и кузниц, продолжая жизнь. Стояла ранняя весна и близилось лето. Но на мгновение Фолкмару показалось, что пахнуло осенью.
«Нет, это не осень, — сказал он себе, — это смерть. Ведь природа тоже умеет умирать. Я точно знаю, как пахнет смерть, и эти запахи очень похожи». Запах смерти преследовал его уже очень давно, пора перестать грешить на осень.
— Там, в таверне, я видел, как Хельга схватила тебя за руку, — Фолкмар воткнул лопату в сочную землю без корней, уложил скрещенные запястья на черенок. Он рад был передохнуть. — Что она сказала тебе?
— Что вы прокляты.
Оранжевые лучи закатного солнца преодолели ветер, пролившись на белые стены города. Каменные зубы пожелтели, будто вмиг состарившись. Поговаривали, что до перемен Красного Моря, когда дракон проснулся в Горе Перемен, Аоэстред назывался костяным городом. Но как только белые стены разрушились вместе с белым замком, надобность в таком прозвище отпала. Каков в нем смысл, если остались только зубы? По кипящему морю не ходили корабли, а у столицы не нашлось золота, чтобы закупать белый камень у соседей. Однажды так сделал король Ульрик Прозорливый, углядевший в прибрежной столице большую выгоду, но за ним уже никто не повторил. И стены, и замок теперь походили на шахматные доски, перемежаясь серым и песочным камнем.
Что толку скрывать? Правда станет очевидна сразу, как только он умрет от старости. Вполне возможно, это случится уже завтра. Так чего тянуть?
— Это не проклятье, — ответил Фолкмар, глядя на ползущий к ним закатный свет, освободившийся от тисков тучи, — Это какая-то странность, которой одарил меня сам Безумный. Однажды я имел несчастие исполнить свою клятву, поборов этого непонятного бога на его же поле битвы, и поплатился за это. Я видел его, как тебя сейчас и эти полыхающие зеленым безумием глаза. Я слышал то, что он говорит, но только у себя в голове, а не ушами. И он был не на земле, а на небе. Такие как он не спускаются на землю. Сначала я думал, что меня тоже затянуло на небо, но ощущалось это так, будто находился я гораздо ниже. Скажем так, в подземном пекле. Перед тем, как его глаза потухли, а на небе исчезла зеленая звезда, он успел сказать свое последнее слово. Веришь мне?
— Вы теперь мой наставник, сьер. Мне нельзя не верить вам.
Фолкмар не совсем понял, насмехается ли он или проявляет должное послушание. Взглянув на Дуга, он проверил, не появилась ли в карих глазах знакомая ему хитрость. Хитрости он там не нашел, зато уловил усталую задумчивость. День был долгий. Он, наверняка, устал. И все-таки было в его взгляде что-то скрытое, словно Дуг старался отгородиться от этого мира. Щенок Псового переулка — иначе им было и не выжить.
— Молодец, сказал он мне, — выдохнул Фолкмар, продолжив и копать, — Ты победил меня. Воин твоими руками снова заточил меня в темницу. Зеленая звезда иногда появляется на небе, когда цепи не выдерживают рева тьмы. Но потом снова тухнет, считается, что Великий Воин сражается с Безумным, снова загоняя его под замок. Ты же знаешь это? — Дуг кивнул. — Хорошо. Так вот. Не знаю я, зачем Воину мои руки и как они это сделали, но зеленая звезда действительно потухла к утру. За твое проворство я одарю тебя самым бесценным, что можно дать человеку, прошипел мне Безумный. Я дам тебе бессмертие, клянусь, что он шипел как гадюка, этот коварный козел. Это дар, мой бесценный дар, да, так он сказал… Он наградил меня вечной жизнью, а вот наградить вечной молодостью не догадался. Я состарился и болею все время, а иногда умираю, но воскресаю вновь. И все заново.
— Дурацкий тогда какой-то дар, — поморщился Дуг, пуще кутаясь в плед. С закатом солнца становилось холоднее, а ветра при этом не перестали дуть.
— Так же говорил и Ницель, мой слуга. Самый никчемный дар, что он видел.
— Но, если бы вы были молоды, сьер, было по-другому. И ничего не болело.
— Да зачем она нужна, эта вечная молодость? Одни и те же разговоры, одни и те же гримасы, хоть и лица разные. Все хотят только денег, да набить свои животы. Жить в этом вечно невелика радость. Другое дело смерть. Сон мой давно уже стал плох, я бы, конечно, выспался, — Фолкмар
