кому-то особый случай.
Я отработал месяц, но до сих пор продолжал ходить с сопровождающим. Чаще всего это был Георгий или Степа. Реже другие санитары и совсем уж редко Артур. Артуру на меня чаще всего было плевать. Он коротко отдавал указания и погружался в привычное, угрюмое молчание, прерываемое лишь злобным криком, если кто-то из больных начинал шалить. С такими Артур не церемонился. Ветерка, раскапризничавшегося из-за обеда, он привязал к кровати и оставил связанным на шесть часов. Если паренек начинал кричать, Артур подходил и отвешивал лежащему подзатыльник. Остальные больные в этот момент сидели тихо, как мышки, на своих кроватях. Я тоже молчал, и не гордился этим. Однажды, правда, пошел наперекор собственным правилам и вступился за одного из больных, которого прессовал Артур. Армянин отвел меня в туалет, выгнал оттуда срущего Аристарха и вдавил меня в грязную стену.
– Еще раз пасть на меня откроешь, я тебе кадык вырву, нахуй, – прошипел он. – Вот отработаешь здесь с мое, тогда и будешь права качать. Понял?
– Понял, – еле слышно ответил я. Жесткое предплечье Артура передавило мне шею так, что говорить удавалось с трудом. После того, как он отпустил меня, горло еще долго саднило.
– Чего с Артуром не поделили? – спросил меня Георгий, когда мы пересеклись в курилке на улице.
– Он Пирожка так связал, что у него руки и ноги посинели, – буркнул я, потирая шею. – Я хотел попросить чуть ослабить, а Артуру это не понравилось.
– Он с буйными чаще всего работает, Вано. А там слабым не место. Да и не принято молодняку голос подавать, пока опыта не наберутся. Тебе до Пирожка какое дело? Он бузить начал, за это пизды получил.
– Жор, но он же, как ребенок, – вздохнул я. – Отчет себе не отдает. И он не кидался говном. Просто ведро с грязной водой в туалете перевернул случайно. Артур его ударил и Пирожок заплакал. Вот и все.
– Не лезь, Вано, – поморщился грузин. – Занимайся своими делами и в чужие не лезь. Да, дураки, что дети. Но и Пирожка может так перемкнуть, что он кого-нибудь на тот свет отправит. Сам скоро убедишься, как бывает.
Георгий не обманул. На следующую смену случился мой первый выезд и грузин, ожидаемо, взял меня с собой.
– Кого вяжем, Илья Степаныч? – буднично спросил он, когда из главного входа вышел Мякиш и сопровождавшая его Рая.
– На Хлопанцева вызов поступил, – пробормотал Мякиш, хлопая себя по карманам.
– О, – повеселел Георгий и повернулся ко мне. – Вот и крещение, Вано.
– Пошли, – поторопил нас Крячко. Грузин стрельнул окурком в сторону урны и подмигнул Рае. Девушка покраснела, опустила глаза и побежала за Мякишем.
– Пошли, – вздохнул я.
Ехать пришлось на старенькой «буханке». По бокам тянулась красная линия и надпись «скорая помощь». Водитель, незнакомый мне мужик, пропахший сигаретами, кивнул Мякишу, улыбнулся Рае и пожал руку Жоры. Меня он внимательно осмотрел, прищурился, как и все обитатели психбольницы, после чего тоже протянул широкую, шершавую ладонь.
– Кирилл, – представился он.
– Ваня, – тихо ответил я, вызвав у мужика улыбку. – Рад знакомству.
– Кирыч, водила наш, – пояснил Георгий, открывая дверь «буханки» и пропуская Раю. Он кивнул мне и широко осклабился. – Давай, Вано. Полезай в карету.
Внутри машины пахло машинным маслом, лекарствами, сигаретами и, еле уловимо, мочой. Мякиш занял место рядом с водителем, Рая уселась на небольшое сиденье спиной к Кирычу, а мы с Георгием синхронно опустились на жесткую скамью вдоль левого борта. Вторая скамья, оснащенная металлической трубой, была покрыта странными пятнами и трещинами. Скоро мне предстояло узнать, почему.
– Психкарета наша, – усмехнулся Георгий, смотря на порозовевшую Раю. – Иногда нормальную машину дают, но чаще всего на этой ездим, да, солнышко?
– Да, – тихо ответила Рая, не отрывая взгляда от папки, которую держала в руках.
– А Хлопанцев этот? Он опасный? – осторожно спросил я. Грузин гоготнул и кивнул в ответ.
– Все они опасные, когда шизу ловят. Так, смотри, Вано. Я первым захожу в квартиру. Ты за мной. Понял?
– Да.
– По сторонам смотри. Любят они засаду устраивать. Заходишь, а тебе раз! И по спине арматурой. Артура однажды так приложили, что кровью ссал две недели. Могут с ножом быть, могут со стеклом. Главное повалить и укол сделать. Потом вяжем и в машину.
– Бинтами вяжем?
– Не. Этим, – ехидно улыбнулся Георгий, вытаскивая из кармана наручники. – Дядька подарил. Илья Степаныч поначалу против был, но как его буйный чуть не задушил, передумал. Есть такие, что бинты рвут, словно бумагу, мамой клянусь. Но в основном все нормально проходит.
– Посмотрим, – вздохнул я. Ладони вспотели от волнения, и я их то и дело вытирал об штаны. Рая, заметив это, улыбнулась, но снова встретившись со мной взглядом смущено хмыкнула и уткнулась в папку.
Ехали мы недолго, по ощущениям примерно полчаса. Машина, скрипнув тормозами, остановилась возле темной хрущевки. Фонарей во дворе было мало, да и тот свет, который они давали, был тусклым и холодным. Он освещал лишь небольшие пятачки рядом с собой, а вот лавочки и вход в подъезды оставались еле видимыми.
У одного из подъездов слышался громкий смех, сменившийся подозрительным молчанием, когда мы выбрались из машины. В воздухе пахло сигаретами, пивом и носками, как всегда пахли сухарики «Клинские» со вкусом сыра. Подойдя ближе к подъезду, я увидел компанию длинноволосых парней, рядом с которыми стояли две девушки.
– О, за Аркашей явились, – хохотнул один из них. На черной майке еле угадывается принт с альбома Nile. – Сейчас пеленать будут. А я думал, что Дьяк брешет, когда о нем рассказывал.
– Когда-нибудь и тебя заберут, Соленый, – проворчала крепкая девушка с короткой стрижкой.
– Ирка дело говорит, – усмехнулся второй, чуть ниже ростом и посимпатичнее. – То соседей избиваешь, то до бомжей доебываешься, чо они слушают…
– Ребят. Пятьдесят восьмая квартира тут? – уточнил Мякиш.
– Тут, – кивнула короткостриженая. – Четвертый этаж. Битый час орут уже.
– Спасибо, – мягко ответил Крячко и, махнув нам, вошел в подъезд. Закрывая дверь, я услышал голос того, кого назвали Соленым.
– Видал, какой амбал? Я б с ним сошелся раз на раз… – тут же грянул общий смех.
Поднявшись на четвертый этаж, Георгий трижды бухнул кулаком по деревянной двери. Из квартиры тут же донесся чей-то рык и металлический грохот. Закричала женщина. Но не жалобно, а злобно. Я переглянулся с удивленной Раей и поджал губы.
– Заебал ты меня! Когда ты уже успокоишься?
– Когда враги мои падут! – ответил ей могучий, низкий голос. В квартире снова что-то упало, а потом послышался звук лязгающего в замке ключа. Георгий паскудно улыбнулся и
