жеребец разбил его убийц, но этого было недостаточно. Волки заплатили грабительскую цену - такую, которую никогда не заплатила бы ни одна естественная стая волков, - за каждого убитого ими скакуна. Но это была цена, которую эти существа были готовы заплатить, и рычащая волна одержимых волков неслась вперед так же неумолимо, как любой ледник.
Ему следовало бежать, а не стоять и драться, думал он, превращая еще двух волков в мешки с переломанными костями, а у третьего открылась еще одна кровоточащая рана чуть выше его левого локтя. Но тогда он еще не знал. Не подозревал об истинной природе угрозы, с которой столкнулся. И поскольку он этого не сделал, он и все остальные жеребцы были обречены. Но он все еще может спасти остальную часть табуна.
Приказ вырвался из него, даже когда он продолжал пинать и рвать бесконечные волны, и табун повиновался. Кобылы с жеребятами развернулись и побежали, в то время как бездетные кобылы образовали арьергард, а оставшиеся жеребцы приготовились прикрывать их отступление.
Ни один из них не пытался сбежать. Они стояли на своем в холокосте крови, ужаса и смерти, воздвигая бруствер из изломанных, раздавленных волчьих тел, которые умирали и все же отказывались становиться - совсем - мертвыми. Они сражались, как копытные демоны, защищая своих товарищей и детей, визжа и изливая свою ярость до неизбежного момента, когда их собственные тела присоединились к обломкам.
Табунный жеребец умер одним из последних.
Он стал предметом ужаса, изрезанной и кровоточащей развалиной своей красоты и изящества. В самых глубоких ранах виднелись кости, и яд пульсировал по его телу с прерывистым биением пульса. Оставшиеся волки приблизились к нему, и он заставил себя повернуться, пошатываясь, лицом к ним. Он смутно ощущал, как еще больше их проносится мимо него, и даже сквозь свою агонию и изнеможение он почувствовал новый, тупой ужас, когда еще больше "мертвых", пошатываясь, поднялись на ноги и гротескно прошли мимо него. Они были медлительными и неуклюжими, эти волчьи призраки, но они присоединились к другим своим проклятым сородичам, обтекая его, как река обтекает каменную глыбу, и новый, иной ужас охватил его, когда он увидел, как пропавшие члены его собственного табуна вырисовываются из дождя.
Они двигались, как марионетки со спутанными нитями, следуя за волками - вместе с волками, - и их глаза горели той же зеленой болезнью, а с их челюстей свисала огненно-зеленая пена. Они проигнорировали его, пройдя мимо него с волками, и мука наполнила его, когда его угасающее табунное чувство почувствовало мучительную смерть первой из его бездетных кобыл. Волки, которых он и другие жеребцы "убили", были слишком искалечены, слишком неуклюжи, несмотря на их воскрешение, чтобы догнать табун... но их неповрежденные собратья были совсем другим делом. Печаль и огорчение скрутили его с отчаянным осознанием того, что даже легендарная скорость и выносливость скакунов не спасут многих жеребят табуна от неестественной волны смерти, несущейся за ними, как прилив через илистый берег.
Волки, с которыми он все еще сталкивался, набросились на него. Он понятия не имел, сколько их там было. Это не имело значения. Он в последний раз опустил свинцовое переднее копыто, сокрушив еще одного волка, покалечив еще одного врага, который не сможет убить одного из его жеребят.
А потом они вспенились над ним в последней волне раздирающей агонии, и осталась только тьма.
Глава четвертая
- Самое время тебе вернуть сюда свою ленивую задницу.
- И мне тоже приятно видеть тебя, Хартанг, - мягко сказал Базел. Он слегка пошевелил ушами, глядя на своего кузена - одного из очень немногих воинов, даже среди Конокрадов, который был почти таким же массивным и мощно сложенным, как сам Базел, - и нагло ухмыльнулся.
- Все очень хорошо, что ты разыгрываешь шутника... как обычно, - прорычал Хартанг, по-родственному обнимая Базела и хлопая его по обоим плечам. - Но на этот раз, я думаю, навоз становится чуть более сочным, чем кто-либо из нас мог бы пожелать. Если бы ты не появился сегодня или завтра, я бы разгребал это дерьмо, разбирался с ним сам.
Его голос и манеры были серьезными, несмотря на очевидное удовольствие от того, что он снова увидел своего кузена. Он еще раз хлопнул Базела по плечу, затем отступил назад и приветственно кивнул Брандарку.
- Он хотел начать разгребать его вчера, - едко заметил голос сопрано. - Так что спасибо Томанаку, что ты все-таки вернулся! Он не более, гм, искушенный, чем ты, Базел, и его еще труднее держать на поводке.
Базел повернулся к говорившей, молодой женщине лет тридцати с небольшим, с волосами настолько черными, что казались почти синими, глазами цвета сапфира и ярко выраженным акцентом империи Топора. Она носила два одинаковых коротких меча, по одному на каждом бедре, ее тонкие руки были сильными и мозолистыми от их рукоятей, а ее посох был прислонен к скамье рядом с ней. Даже без старых шрамов, которые украшали ее лицо (не делая его ни на йоту менее привлекательным), было очевидно, что она была воином, и с ней приходилось считаться. Она также была высокой для женщины, особенно из империи Топора... это означало, что макушка ее головы была почти на уровне груди Базела.
- Не то чтобы он обязательно ошибался только потому, что он простой, прямой варвар, - продолжила она. - На самом деле, я тоже немного волнуюсь. Но надеюсь, что на этот раз вы будете немного осторожнее с местными традициями. - Базел посмотрел на нее с глубокой невинностью, и она строго покачала головой. - Не показывай мне эти щенячьи глаза, милорд защитник! Я все слышала о ваших просвещенных методах обращения с наследными князьями Навахка, Пурпурными лордами-землевладельцами и учеными в Дерме! Или головорезами Риверсайда, если уж на то пошло, Базел Кровавая Рука. - Она закатила глаза. - А Хартанг - это еще один обломок точно такого же пошиба. Вы оба по-прежнему считаете, что любые социальные или политические проблемы следует решать, ударяя их камнями по голове, пока они не перестанут дергаться.
- Мы это делаем, не так ли, Керри? - Базел фыркнул, протягивая руку, чтобы обнять ее в свою очередь. Дама Керита Селдан была широкоплечей и мускулистой, но все же она, казалось, исчезала в его объятиях. Не то чтобы это оказало какое-то заметное влияние на остроту ее языка.
- Да, ты делаешь. На самом деле, вы оба предпочитаете тупые камни,
