снова, пока мое изложение не доводилось до идеального правописания и автоматизма. Она меня достала своим педантизмом и придирчивостью. Таким образом было освоено около пятнадцати предполагаемых тем. Из ее устной рекомендации следовало, что если попадется какая- то новая тема, нами не писанная, то я свободно смогу склеить сочинение из предложений тем, изученных с ней.
Через неделю в институте на доске объявлений вывесили график расписаний и очередность сдачи экзаменов абитуриентами. Прочел, что первым предметом буду сдавать литературу письменно. Указаны дата и время начала экзамена, обозначен номер аудитории и продолжительность письменного экзамена. Мама меня одного не оставляла ни на минуту. Вот так вместе мы и ходили на все экзамены. Когда я заходил в аудиторию, она безропотно ждала во дворе. Мы пришли за час до письменного экзамена и сидели в тени деревьев во дворе института, когда она вдруг окликнула по имени военного в полковничьей форме. Мужчина резко обернулся и вдруг радостно обнял мою маму. Елкан Хадарцев — так звали военного, был родом из Суадага, и они, судя по их разговору, хорошо знали друг друга. Они не виделись лет тридцать, но он разговаривал с ней как младший со старшей, а она с какой- то любовью, как будто была его старшей сестрой. Они говорили об общих знакомых, вспоминали Суадаг и какие- то мелочи, имевшие значение только для них. Я тихо сидел и ждал начала экзамена. Полковник вдруг обернулся ко мне и спросил маму, не ее ли я сын. Она утвердительно кивнула головой и сказала о предстоящем сегодня экзамене. Он вдруг спросил у нее, за какой фамилией она замужем и как меня зовут. Мама ответила. А полковник внезапно заторопился, объяснив маме, что он возглавляет военную кафедру медицинского института и ему сейчас надо срочно отойти по делам. Мама встрепенулась и спросила, не может ли он чем- нибудь помочь мне при поступлении. Хадарцев весело засмеялся и ответил, что таким, как ее сын, помощь не нужна и что он абсолютно уверен в моем поступлении. И тут до меня дошло, что, спросив у мамы мою фамилию и имя, он взял под личный контроль мое поступление в институт. Так оно и было, какой бы экзамен я не сдавал, все время ощущал его невидимое присутствие и внимание к моим успехам.
Тем временем подошло время идти сдавать письменный экзамен, мы, вчерашние десятиклассники, послушно поднялись на второй этаж здания довоенной постройки, прекрасно сохранившегося, и вошли в огромную аудиторию. Столы стояли в четыре ряда и мы, рассевшись, стали с любопытством разглядывать друг друга. Затем нас поделили на «варианты» и вслух объявили тему изложения каждому ряду по номеру варианта. Тот же строгий женский голос объявил, что на работу нам предоставляется три часа, затем работы необходимо будет сдать. Между рядами столов начали передвигаться наблюдатели, думаю, что они были из разных ВУЗов. Мне повезло, тема изложения была из тетушкиного набора, и я заученно накатал ее за тридцать минут. Подождал еще минут десять, затем проверил еще раз написанное. Вроде все правильно, пора сдавать. И только я хотел встать из- за стола, как вдруг слышу сзади шепот:
— Мальчик, а мальчик, обернись, я позади тебя!
Удивленно оборачиваюсь на голос и вижу смуглое красивое девичье лицо с большими черными глазами. Я даже залюбовался ее восточной красотой. Это существо, довольное произведенным эффектом, ибо его результат был отражен на моем лице, бесцеремонно продолжило:
— Давай обменяемся сочинениями и проверим их друг у друга, может ты найдешь у меня ошибки и исправишь, а я посмотрю твою работу.
Предложение мне явно не понравилось, так как наблюдающие преподаватели передвигались свободно между рядами и следили не только за «своими», но и за всей аудиторией. А рисковать мне явно не хотелось. Я ответил, что могу посмотреть ее работу, но свою не дам. Протянув руку назад, забрал написанную работу и внимательно прочел, ошибок я не обнаружил, и, осмотревшись, вернул лист тем же путем. Затем встал и пошел по направлению к женщине — руководителю этим «хуралом». Положив на стол свой лист с печатью медицинского института, громко назвал свою фамилию и попросил разрешения выйти из аудитории. На улице мама сидела с какими- то женщинами, вероятнее всего, это были мамы сдававших со мной письменный экзамен по литературе. Мы вышли из ворот института, и я подробно поведал ей, как проходили экзамены. Не забыл и о предложении девушки, сидевшей позади меня, высказался, что это было крайне неосторожно с ее стороны.
«Красивая девушка» в институт поступила, и мы проучились с ней еще четыре года, пока я не перевелся на военно- медицинский факультет при Горьковском медицинском институте. А звали красавицу Роза Газдарова. Через тридцать лет, когда мы случайно встретились, она представилась Розалией. Однако я ее все равно называю Розой, она так же красива и вежливо бесцеремонна со мной, но ей это даже идет, хотя я уже далеко не юноша. Через день- два после экзамена на стендах были вывешены фамилии абитуриентов, сдавших экзамены на «хорошо» и допущенных к следующему экзамену. Сам я уже не ходил, отправлял маму посмотреть на результаты. Потому что, несмотря ни на что, я продолжал ежедневно готовиться к каждому экзамену.
Следующий был по физике, он обошелся без приключений. Два вопроса по теории и задача по предмету были мной преодолены за полтора часа подготовки, затем двадцать минут устного ответа. Решение задачи на отдельном листе бумаги я передал экзаменатору на руки.
Биологию сдавали устно и почему- то одновременно на трех столах. Столы стояли рядом, а некоторые абитуриенты так громко отвечали, что заглушали отвечающих за соседними столами. Я ответил на два первых вопроса, когда за соседний стол присел парень в солдатской форме и стал отвечать так громко, что я не мог сосредоточиться на своем третьем вопросе. А вопрос мне достался очень сложный по генетике — три закона Иоганна Менделя. И тут меня прорвало! Повернувшись к отвечающему солдату, я вежливо попросил его сбавить тональность на два оборота, на мое замечание он среагировал поворотом головы в мою сторону, но кричать не перестал. Экзамен я сдавал лично заведующей кафедрой Калитиной, и она ждала ответа от меня на третий вопрос билета. И вот когда я открыл рот для ответа, солдат вновь начал орать. Смеялись все три экзаменатора, я же побелел и потерял дар речи от того, что говорить в такой обстановке было просто невозможно. Солдата пожалели и отпустили, и я, наконец, досказал свой монолог
