что настораживает. Того и гляди, настанет время, когда и наши контакты с коммунистами «пеньковского образца» покажутся нашим потомкам подозрительными.
— «Пеньковского образца» — вряд ли. Отношение к предателям с веками не меняется. К тому же Третий рейх всего лишь оказался нашим временным, ситуативным врагом, а Советы были, и всегда будут представать в образе вечных и непримиримых…
— Но почему все-таки интерес к моему сочинительству обострился именно сейчас? — решил Дэвисон, что более подходящего случая ждать бессмысленно.
— Одним из героев ваших воспоминаний наверняка является Ангел Бош.
— Бош?!
— Только не пытайтесь убедить меня, что это имя вам не знакомо.
— Почему же? Очень даже знакомо. Просто слишком уже неожиданно. Оказывается, в мутном пруду послевоенного застоя опять всплыло тело этого проходимца!
— И в рукописи ваших воспоминаний он конечно же присутствует?
— А какие «швейцарские мемуары янки» могут обойтись без такого персонажа? — только теперь по-настоящему оживился капитан. — Как-никак держатель нашей конспиративной штаб-квартиры в Швейцарии. Обойти молчанием столь влиятельную в свое время, и столь же колоритную, фигуру — было бы непростительно.
— Еще бы: тот самый Ангел Бош, который конечно же знал многое и о многих, причем по обе стороны фронта сущих.
— Мало того, он буквально поражал нас своей осведомленностью по поводу всего того, что мы, исключительно по наивности своей, тщетно пытались конспирировать.
* * *
Полковник еще глубже погрузился в необъятное, «эпохи позднего викторианства», кресло, и победно отбарабанил какую-то дробь на самом кончике столешницы.
— Так вот, в последнее время служба безопасности, как, впрочем, и органы правосудия, коммунистической Югославии, в частности, Республики Сербской, почему-то вдруг очень заинтересовалась неким сербом, бывшим офицером югославской разведки Ангелом Бошем, он же Ангел Божич, он же Князь Балкан, он же Кровавый Серб, он же Антонио Дорини, он же, он же…
— Вот именно: «он же…». Уцелеть в прошлую войну при таком перечне оперативных псевдонимов способен был только Бош. Хотя, грешным делом, я готов был причислить его в своих воспоминаниях к сонму усопших.
— Кстати, вам известно, что, кроме того, что он был полковником и резидентом югославской разведки, он также умудрился стать офицером британской, итальянской и швейцарской разведок?
— По поводу его принадлежности к британской и швейцарской разведкам — сомнений не возникало. Что же касается итальянской… Явное излишество. Даже для такого коллекционера чинов и агентур, как Бош. Нет, в самом деле разведка «макаронников» — в подобном перечне… Разве что речь идет об «изыске на любителя».
— В том-то и дело, что Бош до сих пор остается верным всем четырем разведкам. Даже югославской. В эмигрантском, антикоммунистическом виде её, конечно. Мало того, он пополнил свою коллекцию титулом агента ЦРУ. Как вам такой расклад, капитан?
— Намекаете на схожесть с ситуацией, вырисовывающейся на фоне судьбе полковника Пеньковского, который тоже может оказаться как минимум тройным агентом?
— Увы, это уже не просто намек. Недавно Ангел Бош объявился в Москве. Причем с паспортом на это же имя.
Малкольм выдержал паузу, вполне достаточную для того, чтобы отследить реакцию подчиненного. И в ожиданиях своих не ошибся.
— Но… в качестве кого он мог появиться здесь? — непростительно занервничал Дэвисон.
— В качестве законопослушного швейцарско-австрийского и швейцарско-канадского бизнесмена, участника того же международного форума бизнесменов, на который явился и наш британец Винн.
— Неожиданно, — задумчиво произнес капитан, даже не пытаясь скрыть свою взволнованность.
— Причем для всех… неожиданно. В том числе и для парней из Европейского отдела ЦРУ.
— Этот тип — один из самых странных и коварных, каких только способна вообразить себе человеческая фантазия.
— Иных отзывов о нем слышать не приходилось.
— Моей персоной он уже интересовался?
— Причем самым беспардонным образом, в стиле сицилийской мафии.
Дэвисон ощутил, как по спине его пробежала ледяная струйка панического страха. Во время своего пребывания в Швейцарии в качестве неофициального референта-адъютанта Даллеса, капитан точно так же панически боялся этого человека. Он почему-то был уверен, что этот подлый серб неминуемо расправится с ним, как расправлялся со многими другими. Благо после капитуляции Германии серб неожиданно передал управление «Горным приютом» своему юристу, а сам куда-то исчез, словно бы растворился. Все, кто только мог, бежали в нейтральную Швейцарию, чтобы спастись и по мере возможности легализоваться, а серб — наоборот, уходил из неё. Да к тому же — в подполье.
Дэвисону — исключительно по делам службы, подчиняясь жесткому приказу, — тоже пришлось покинуть благословенную богом Швейцарию, чтобы познать все прелести растерзанной сражениями Европы. Но таков был приказ. А вот зачем это понадобилось Ангелу Бошу? Кто в принципе способен был в те дни заставить «кровавого серба» уйти из своего альпийского «бункера»? Его, предводителя целого скопища наемных убийц?..
Впрочем, заниматься обстоятельствами исхода и вообще дальнейшей судьбой Боша в те сумбурные времена никакой возможности не представлялось.
— Когда перестаешь бояться, наступает то, чего ты боялся, — непроизвольно как-то произнес он.
— Позвольте? — напрягся Малкольм.
— Любимая поговорка серба Ангела Боша. Изречение какого-то древнего философа, истинный смысл которого начинаю постигать только сейчас. Кажется, я тоже не вовремя перестал бояться, сэр.
— Не та у нас профессия, чтобы предаваться подобным предостережениям, чьими бы устами они ни порождались, — тоже почему-то помрачнел полковник.
— О мемуарах моих тоже речь уже шла?
— Иначе я не стал бы прощупывать ваши послевоенные настроения и выяснять степень готовности заметок, сочинитель вы наш, — поучительно молвил атташе.
— Логично.
— Уверен, что очень скоро Бош сам выйдет на вас.
— Этот «умиротворитель Балкан» — да, он способен выйти на кого угодно.
— Как, впрочем, и югославская контрразведка.
— Как и контрразведка, — едва слышно пробубнил Дэвисон, однако тут же спохватился: — Позвольте, а при чем здесь югославская контрразведка? Насколько мне помнится, деятельности этого исчадия коммунистического кошмара я не касался.
— А вот и первый проблеск благоразумия, — вскинул брови полковник.
— Не из предосторожности, нет, просто…
— Обойдемся без исповедей, капитан, — жестко прервал его Малкольм. — И мой вам совет: просмотрите главы, связанные с американскими генералами и с Ангелом Бошем, еще раз. Только теперь уже — сугубо «ревизионно». Или «самоцензурно» — тут уж как вам на душу ляжет. Вдруг что-то из давно выстраданного и в чернильные словеса «облаченного», в наши дни покажется вам как автору неактуальным, некорректным, политически ничтожным, или, что еще хуже, общественно опасным. Что в моих рассуждениях «не так», Дэвисон?
— Они — образчик житейской мудрости, сэр, — грустно ухмыльнулся капитан.
— Наконец-то и вы тоже признали это. Хотя порой казалось, что вы так и не постигнете всю глубину моих проникновений.
— Поскольку это практически невозможно, сэр. Но так и быть последую вашему совету: просмотрю еще раз.
Вернувшись в свой
