возле подъезда, не обратил. А зря. Потому что он и двое в штатском, тут же «нарисовавшихся» сзади, были по его душу.
- Гражданин Шеин?
- Да.
- Вы задержаны. Следуйте за нами. И без фокусов!
- Позвольте полюбопытствовать: за что задержан?
- За изнасилование гражданки Могилевской и нанесение телесных повреждений пытавшейся её защитить гражданке Инютиной.
Схваченные сзади руки тут же взлетели вверх, и полусогнувшегося от этого Николая поволокли куда-то за угол.
13
- Да ты хоть знаешь, урод, что с тобой в камере сделают уголовнички, когда узнают, по какой статье ты сюда попал?
За зарешечённым окном уже светло, и Демьянову жутко хочется спать. Молодой следователь тоже устал, но у него «пионерские костры в жопе горят» от желания добиться признания у насильника в столь простом деле. Всё у него имеется: заявление пострадавших, побои на лицах обеих, задержанный преступник. Правда, упорно не желающий сознаваться. Но это – дело поправимое: ещё немного надавить, и «запоёт», как миленький!
- Ничего не сделают. Там же не такие идиоты сидят, понимают, что существуют наветы, ложные обвинения, недостаточный объём собранных доказательств.
- Ты на кого намекаешь, скотина?! Что я – идиот?
Подниматься с пола в наручниках довольно неудобно. Особенно – после такого удара, от которого в башке звенит.
- Что тут у тебя, Рожнов?
Ага, цельний старший лейтенант (по нынешней дурацкой системе милицейских званий – всё равно, что армейский майор) пожаловали.
- Насильник, тащ старший лейтенант. Избил и изнасиловал соседку по коммуналке, а второй, той, что пыталась защитить изнасилованную, так изуродовал лицо, что смотреть страшно: синяки, царапины на щеках, выдранные волосы. Показания потерпевших имеются.
Старлей почти равнодушно глянул на Демьянова, который как раз в это время стирал сочащуюся из носа кровь.
- Покажи-ка руки.
Николай послушно вытянул вперёд поднятые вверх скованные ладони.
- Не так. Тыльные стороны.
- Пожалуйста.
- Царапины на лице, говоришь, Рожнов? А ты часто видел, чтобы физически крепкие мужики бабам рожи царапали? Особенно –обстриженными ногтями.
- Так может, он уже после этого ногти обстриг.
- Соседей опрашивали?
- Никак нет, тащ старший лейтенант. Так ведь всё днём произошло, все, кроме пострадавших, на работе были.
- В коммуналке? А эти две почему дома сидели? Домохозяйки, что ли?
- Никак нет. Работающие. Одна – посудомойка в столовой, а вторая – машинистка в издательстве.
- Что этот рассказывает?
- Врёт, что пострадавшие накануне вечером друг с дружкой подрались, а Могилевич ему так отомстить решила за то, что он не захотел на ней жениться.
Старлей насмешливо поглядел на «разукрашенную» физиономию Николая.
- На второй тоже жениться не хотел?
- Да нет, тащ, старший лейтенант. Говорит, что Инютина вместе с «женихом» накануне пытались в его отсутствие его комнату захватить.
- По этому поводу ты, конечно, соседей тоже не опрашивал.
- Так ведь ночь ещё, тащ старший лейтенант!
- Этого – в камеру, а сам пошли оперативников на опрос соседей. И вызови на дачу показаний обеих пострадавших. Порознь допрашивать. Ясно? Всему вас учить надо!
В камере Николай, как только привёл себя в относительный порядок, сразу же завалился спать. Поднялся только чтобы пожрать. Его не трогали, с расспросами подкатили только во второй половине дня.
Ну, как с расспросами… Подсел мужичок лет сорока и спросил:
- Не узнаёшь?
Николай отрицательно помотал головой.
- Мокшан, улица Засечная. Ты в соседнем доме угол снимал.
- Не помню. Меня, когда я в Москву приехал, молнией ударило, и я память потерял.
- Слышал я такое, Тетюха кому-то говорил. Да вот, сам решил проверить. За что закрыли?
- Медвежатник он, «мохнатый сейф» подломил, - заржал ещё один парняга, тоже явно урковатого вида. – Я от вертухаев слышал.
- Так, что ли?
- Нет, конечно, - спокойно ответил Демьянов. – Соседка, тварь, решила отомстить за то, что я не захотел помочь ей муженька посадить. Напомни, как тебя зовут: как после молнии в больнице очухался, всё и всех напрочь забыл. Даже мать не помню.
- Тютя. Тарутин Никифор. Хреновую статью тебе шьют, - покачал головой уголовник.
- Я знаю. Только шита она белыми нитками, рассчитана на то, что дурные мусора кинутся повышать процент раскрываемости. Главное, чтобы адвокат нормальный попался: я ему сам подскажу, где у ментовской версии слабые места.
- Правду баял Тетюха, - снова качнул головой Никифор. – На вид ты тем самым Стёпкой Шеиным остался, а мозги тебе как подменили. Вон, как разговариваешь! Не знал бы тебя раньше – точно подумал бы, что ты десятилетку закончил.
Десятилетку! А техникум и два института, дядя, не хочешь?
- Только на адвоката шибко не надейся. Прикажут ему – ничего делать не станет. Среди них такие гниды попадаются, что самые гнилые мусора позавидуют.
Дни тянулись густой патокой. Людей из камеры таскали на допросы, без задержек выдавалась еда, охрана провела очередной «шмон». Демьянову пришлось малость порукоприкладствовать, уча уму-разуму того самого урку, что принёс весть о том, по какой статье обвиняют Шеина. Сцепились из-за очереди выносить парашу. Не бил. Повёл болевой прём, заставив того «танцевать» с задранной назад рукой, чтобы Николай не сломал ему пальцы. Больше тот не пытался «наезжать» на подозреваемого в преступлении по «позорной» статье. Только пригрозил:
- Ничего, на зоне сочтёмся. Или за меня сочтутся.
Время убивал чтением или разговорами с Тарутиным: надо же было хоть что-то узнать из прошлого Степана. Пусть даже о коротком промежутке времени, пока тот жил в селе Мокшан неподалёку от Пензы. Вдруг пригодится?
Укоротить урку помог и Тюха.
- Охолони, Заяц. Не доказано ещё, что Степан ту кунку лохматил. Будет приговор – будет и разговор.
На четвёртый день Тюха снова подсел к Николаю, но вид у него был озабоченный.
- Тут такое дело, Стёпа. Нехорошее для тебя. С воли пришла малява от уважаемых в воровском мире людей, Федота Маленького да его зятька Васи Подольского. Просят они тебя на перо поставить. Им-то ты чем досадил? И как узнали, что ты тут паришься?
- Они попробовали мою комнату в коммуналке отжать, а я не позволил.
- Таким же манером, как Зайца уговорил парашу вынести? – хохотнул Никифор.
- Примерно, - улыбнулся Николай. – А вторая сука, что на меня заяву написала, будто я её побил и морду ей когтями разодрал, как раз и была «невестой» Федота. Вот я их обоих из своей хаты и выставил.
