большинстве случаев на «праздниках свободы» доминировали символы нового строя — красные флаги. Так, из Рязани сообщали, что 12 марта там состоялся праздник. После молебна, в котором участвовало «все духовенство», состоялся парад войск и шествие 50 тысяч граждан, «ставших под красное знамя свободы»[114].
Кое-где «праздники свободы» отличались своеобразием. Так, в Липецке 191-й пехотный полк устроил «торжественные похороны старого строя»: под звуки «Марсельезы» при большом стечении народа был сожжен специально изготовленный черный гроб с надписью «Вечное проклятье дому Романовых». После сожжения гроба полк с музыкой, красными флагами и революционными плакатами прошел через город, сопровождаемый колоннами штатских участников церемонии[115].
Необходимо отметить, что ритуал праздника создавал и почву для конфликтов разного толка. Один из участников событий позднее вспоминал, что в Кронштадте в похоронах жертв революции участвовало несколько десятков священников. Вдруг один матрос воскликнул: «Революцию с богом не сделать! Главные враги революции — это попы!». С этими словами он ударил священника прикладом своей винтовки. Автор цитируемых воспоминаний так комментирует этот эпизод: «Этим ударом он как будто бы сделал первый сигнал и показал на примере, что революцию делать против царя и с богом нельзя»[116]. К позднему свидетельству мемуариста-коммуниста следует относиться осторожно, хотя избиение священнослужителя могло иметь место. Возможно, автор воспоминаний задним числом хотел представить сознание революционных моряков как антирелигиозное. В действительности же церемония похорон в Кронштадте включала отпевание, гробы с телами жертв революции были внесены в собор, который заполнила огромная толпа с красными флагами. Эта церемония была запечатлена фотографами, на одном из красных знамен, внесенных в храм, видна надпись «Вечная память павшим за свободу»[117]. И в последующие месяцы в Кроншдтадте, отличавшемся своим политическим радикализмом, проходили торжественные религиозные церемонии, в которых участвовали революционно настроенные матросы, рабочие и солдаты.
Однако и в 1917 г. многие увязывали антимонархическую революцию с необходимостью антиклерикального, а то и антирелигиозного переворота, поэтому можно с уверенностью предположить, что участие духовенства в «праздниках свободы» могло подчас восприниматься некоторыми радикально настроенными современниками негативно, хотя, как уже отмечалось, в большинстве случаев в празднованиях участвовали священнослужители Российской Православной церкви. Впрочем, порой вопрос об участии духовенства в «праздниках свободы» специально обсуждался в местных органах власти. Так, в Самаре 5 марта на одном из красном знамен было написано: «Это Русь идет, сам Бог ее ведет», что свидетельствовало о религиозном и патриотическом воодушевлении части демонстрантов. Но в новой манифестации 23 марта, организованной в память жертв революции, духовенство смогло принять участие лишь после того, как местный Исполнительный комитет народной власти принял соответствующее решение, допускающее священников[118].
Хотя «праздники свободы» и были преимущественно символическими заменителем восстания против старой власти, в ходе их проведения подчас происходили настоящие политические микроперевороты. Так, во время военного парада в Иркутске командиры частей по примеру одного офицера после прохождения своих колонн становились не рядом с командующим военным округом, как того требовал устав, а рядом с членами Комитета общественных организаций, созданного во время революции. Тем самым подчеркивалось главенство нового органа власти и демонстрировалось недоверие старому командующему, имевшего репутацию «старорежимного». Солдаты, обладавшие опытом участия в парадах, сразу же поняли смысл этой демонстрации своих офицеров и встретили его криками «ура». После праздника произошла замена командующего, потерявшего авторитет[119]. Здесь сам праздничный военный ритуал, хорошо известный всем военнослужащим, создавал возможность для организации протестных действий.
Во всех случаях проведение «праздников революции» имело огромное политическое значение. Конфликт политических символов разрешался в пользу революционной традиции, терпели крах попытки сдержать этот процесс. Если первоначально в отдаленных гарнизонах офицеры подчас препятствовали солдатам петь революционные песни, запрещали носить красные банты и вывешивать красные флаги, то «праздники свободы» либо легитимизировали революционную символику, делая ее чуть ли не «уставной», либо провоцировали борьбу за ее утверждение, что повлекло за собой новый раунд борьбы войсковых комитетов с офицерами. В своих воспоминаниях о «празднике революции» 2-го Кавказского корпуса в Урмии, казачий офицер Г.М. Семенов, ставший впоследствии одним из организаторов антибольшевистского движения на Дальнем Востоке, указывал на политическое воздействие празднества на отношения между военнослужащими разного ранга: «После митинга и обычных демагогических выступлений на нем все части с красными флагами и прочими революционными эмблемами маршировали по городу. Зрелище было отвратительное, и подобные выступления старших начальников в корне парализовали попытки младших офицеров сохранить хоть какой-нибудь порядок в частях»[120]. Однако сам мемуарист, похоже, не протестовал весной 1917 г. по поводу утверждения новых ритуалов в армии: подобные попытки были бы настоящим политическим самоубийством.
Иногда местное военное начальство пыталось маневрировать. Так, туркестанский генерал-губернатор А.Н. Куропаткин накануне «праздника свободы» в Ташкенте отдал следующий приказ: «Дабы ознаменовать сегодняшний день видимым образом, я, с отступлением от правил, определяющих форму одежды, взял на свою ответственность и разрешил надеть красные кокарды и другие знаки только на сегодняшний день»[121]. Генерал прекрасно понимал, что на демонстрацию военнослужащие выйдут с эмблемами революции и без его приказов, поэтому он, упреждая конфликт, пошел на уступки, пытаясь удержать общую ситуацию под контролем.
Но не всегда символический переворот проходил без острой борьбы. Через месяц после победы революции делегат далекого Румынского фронта, прибывший в Петроград, заявлял: «Я приехал с того фронта, где полковой адъютант до сих пор еще бьет музыкантов по морде за то, что они играют „Марсельезу“». Однако вскоре «Марсельеза» зазвучала во многих полках на утренней и вечерней молитвах.
Приведение войск к новой присяге также часто проходило под звуки «Марсельезы», а церемония присяги Временному правительству также становилась своеобразным праздником революции, но этот ритуал использовался подчас и для смены символов: по требованию нижних чинов на полковых знаменах закрывались старые монархические эмблемы. Иногда солдаты вообще отказывались присягать новой власти под старым полковым знаменем, требуя замены его красным флагом[122].
Революционная столица также стала местом проведения многочисленных праздников революции. В Петрограде в марте 1917 г. всевозможные демонстрации под красным флагом, сопровождавшиеся музыкой и пением, проходили чуть ли не ежедневно. Поводом к этому служили самые разнообразные события. Под «Марсельезу», например, было возобновлено в столице трамвайное движение, прерванное в дни революции, вагоны украшались красными флагами и революционными плакатами. Шествия к Таврическому дворцу и военные парады, политические митинги и демонстрации в течение нескольких недель поддерживали эту праздничную атмосферу. Социолог П.А. Сорокин вспоминал: «И в Москве, и в Петербурге население радуется и веселится, как на Пасху… „Свобода! Священная свобода!“ — кричат повсюду и везде поют песни»[123]. Подобные праздничные, «пасхальные» настроения нашли отражение и в наивных
