с Гофманом и его супругой. Ее раздражала, как она выражалась, «звериная и человеконенавистническая идеология» нацизма, самодовольство, чванство, безграмотность и тупость вождей НСДАП. Особенно отвратительны ей были Розенберг, Гесс, Гиммлер, Шауб.
Она упрашивала меня отказаться от работы с Гитлером, остаться в «Люфтганзе», честно служить интересам Германии, будучи уважаемым и всеми ценимым летчиком гражданской авиации. Никакие доводы о чрезвычайно высокой зарплате и особом социальном статусе нашей семьи при службе с Гитлером в расчет не принимались. Когда же я однажды вернулся домой в новой форме офицера СС, Доррит упала в обморок и двое суток находилась в бессознательном состоянии. День за днем Доррит медленно угасала. Она практически не вставала с постели, никого, кроме дочери, не узнавала. Ее лицо заострилось, а кожа постепенно приобрела пепельный оттенок. Брат Доррит и врачи, приезжавшие с ним из Берлина, утверждали, что ее дни сочтены, коллапс может наступить в любую минуту. Я тяжело переживал увядание супруги, моей любимой женщины, моего самого надежного друга. Дочь замкнулась в себе, часто тихо плакала в своей комнате, подолгу сидела рядом с матерью, гладила ее руки, о чем-то шептала.
Мама, моя добрая и терпеливая мама, все заботы о Доррит и внучке взяла на себя. Встречая меня, изредка наведывавшегося домой из-за загруженности по работе, она кормила меня, приговаривая:
— Доррит, конечно, прекрасная жена, мать и невестка. Но на все воля Божья. Дочь уже большая, ты еще молодой. У тебя вся жизнь впереди. Я уверена, ты еще будешь счастлив, а вместе с тобой и я, твоя искренне любящая мать.
Глава 10
В самом начале работы опергруппы Савельев столкнулся с несколькими, как ему казалось, неразрешимыми проблемами. Во-первых, приказ о сборе материалов, оборудования, машин, инструментов, приборов для вывоза в СССР представлялся ему сродни задаче «иди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что». Он, привыкший к точным цифрам и фактам, поначалу растерялся, не сумев поставить ясную задачу исследователям и инженерам. Первым пришел на выручку майор Снигирев. Савельев как-то поделился с ним своими сомнениями. Снигирев принес в кабинет начальника папку с входящими документами.
— Вот, глядите, Александр Васильевич.
Савельев читал постановления ГКО: от 28 марта 1945 года «О вывозе оборудования мастерской цветного литья в г. Рослау», от 31 мая 1945 года «О вывозе оборудования и металла с немецкого судостроительного завода акционерного общества “Гебрюдер Захсенберг” в г. Рослау на Эльбе на завод № 497 НКСП в г. Севастополь», от 8 июня 1945 года «О вывозе оборудования с различных заводов, расположенных в гг. Рослау, Каменец, Гюстров, Варнемюнде, Рейхенберг, Виттенберг, Ландесгут, Штральзунд на предприятия Наркомсудпрома».
— Думаю, Александр Васильевич, с этого и надо начать. Ведь скоро все равно здесь появятся конкретные исполнители этих документов. Так мы хоть начнем до них.
Окончательно сомнения Савельева рассеялись после его встречи с гражданской частью опергруппы, вернее, с ее исследовательско-инженерным составом. В спешке сборов Барышникову и Савельеву так и не удалось в Москве познакомиться с представителями научно-исследовательских и испытательных институтов, знакомство произошло в Рослау. Перед встречей Савельев тщательно изучил их личные дела, узнав, что большинство сидели по 58-й статье, работали в шарашках[17], у некоторых судимость не была снята. Но на первое совещание он пригласил только старших от институтов, полагая, что проку от собрания четырех десятков специалистов будет мало.
Савельев называл фамилию и должность присутствовавших, поглядывая в их личные дела.
— Кудрявцев Андрей Емельянович, кандидат технических наук, ведущий инженер ЦАГИ, специалист в аэродинамике.
Со стула поднялся высокий тощий человек с большими залысинами и кожей табачного цвета. Глубоко сидевшие карие глаза выражали глубочайшую усталость и душевную боль. На вид ему было далеко за шестьдесят, а на самом деле сорок. Из дворян. По личному указанию Абакумова его полуживого нашли в лагере под Вуктылом в Коми, наскоро подлечили, подкормили и включили в савельевскую опергруппу.
— Зебурх Натан Самуилович, кандидат химических наук, ведущий специалист ВИАМа, известный химик-материаловед.
Известный химик, маленький, кругленький, с улыбкой на полном румяном лице приветствовал присутствовавших легким поклоном кудрявой головы. На нем был дорогой шерстяной костюм темно-синего цвета в рубчик, белая рубашка с модным галстуком и золотыми запонками. Молодой, всего тридцать три. Но тоже сидел, правда, в шарашке, правда, недолго, всего год без малого.
— Хлебников Глеб Сергеевич, ведущий инженер ЦИАМа, специалист по авиамоторам.
«Где-то я его видел. Точно, перед войной, в тридцать восьмом, на научной конференции в Ленинграде. Он там с докладом выступал, раскритиковав авиамоторные предприятия за неудачную компоновку двигателей, которые трудно снимать при ремонте, затрачивая драгоценное время». Видимо, после этого его и взяли. Сидел в Карелии, затем шарашка, условно-досрочное освобождение по ходатайству «Смерша». Мужчина лет сорока пяти, высокий, крепкого телосложения, с крупными чертами лица, волевым подбородком и добрыми, умными глазами.
— Глеб Сергеевич, — осторожно спросил Савельев, — вы, случаем, не выступали в Ленинграде на научной конференции по двигателям в тридцать восьмом?
— В тридцать седьмом, в октябре, гражданин подполковник.
«Гражданином» словно обухом огрело Савельева. Он чуть не вспылил, но сдержался.
— Глеб Сергеевич, мы тут все граждане СССР. И я гражданин не более, чем вы. Давайте договоримся, опергруппа — не лагерь и не тюрьма, будем по имени-отчеству либо по званию, но с «товарищ».
— Я-то, Александр Васильевич, — слегка раскрепостившись, ответил Хлебников, — знаю вас и уважаю вашу позицию. Боюсь, не получится у нас, нам ведь тут каждый день обратное твердят.
— Кто и что твердит?
— Ваш заместитель, майор Бурляев. Он напоминает нам регулярно, кто мы: временно отпущенные зэки, но все равно враги.
— Разберемся, — недовольно буркнул Савельев. — Годенков Алексей Никитич, инженер ЛИИ.
Пожилой, невысокого роста, плотный, умное, интеллигентное лицо. Не сидел. Работал с Чкаловым.
— Лобов Сергей Васильевич, майор технической службы, инженер-испытатель НИИ ВВС.
Лобов в НИИ считался доводчиком, специалистом по сбору, систематизации, грамотному оформлению замечаний летчиков-испытателей на новую машину и доведению рекламаций до конструкторов и заводских изготовителей. Его не любили конструкторы и заводчане, но высоко ценили летчики, многим из которых он спас жизнь. Военная форма сидела на нем, человеке по духу сугубо штатском и уже немолодом для майорского звания, мешковато. Но два ряда орденских планок говорили о многом.
— Кутяйкин Михаил Петрович, майор, летчик-испытатель НИИ ВВС.
Молодой, красивый, горячий. Грудь в орденах. Бывший командир истребительного полка, воевал на МиГах, ЛаГГах, американских «Аэрокобрах». Одним словом — герой.
— Товарищ подполковник, разрешите вопрос?
— Разрешаю. — Савельев невольно улыбнулся грозному виду Кутяйкина.
— Почему меня, боевого офицера, направили сюда, на тыловую, так сказать, работу, а не на Восток, где мои
