в воздухе рукой и промурлыкал:
– «Всё в вагоне сверкало, блистало и переливалось, а за окном простирался такой чудесный пейзаж, что и слов невозможно было найти, чтобы его описать».
– Кхм, – сказал Володя.
– Что на этот раз? – вопросил Чурдомыжский, наклонив голову.
– Может, всё-таки найдёте слова, чтобы описать? – спросил Володя. – Мы же тут все сидим, мучаемся – что же такого необычайного увидел господин Чурдомыжский за окном? Не можем, понимаете ли, прочувствовать правдоподобие чувствований…
– Коряво, Володя, – заметил Анатолий Сигизмундович. – Но я согласен. Евгений Юльевич, вы не могли бы переформулировать?
– Ну, я не знаю… – Чурдомыжский недовольно скрестил руки на груди. – Пусть будет тогда просто «В вагоне всё блистало, сверкало и переливалось». Что там за окном, кроме столбов, я никак не вижу.
– Хорошо, – согласился Анатолий Сигизмундович. – Господин Хорошев!
Чурдомыжский ткнул Хорошева в бок кулачком:
– Ваша очередь!
– Угу, – сказал Хорошев, открывая глаза. – «И стены были выложены фекальными плитками».
– Кхм! Может быть, кафельными? – грозно вопросил Володя.
– Да что я, кефаль от факела не отличу?! – разозлился Хорошев и перелёг на другой подлокотник.
Наступило тягостное молчание. Володя вопросительно посмотрел на Анатолия Сигизмундовича, но не нашёл в его глазах поддержки и продолжил:
– «Мне ужасно хотелось сильно спать». Ой, то есть, «Мне так хотелось спать, что глаза мои рожали причудливые образы».
– Володя! – погрозил Анатолий Сигизмундович. – Что это у вас глаза рожают? Поправьтесь быстро!
– Кхм… Простите, – замялся Володя. – «Мне очень хотелось спать, и причудливые образы сами вставали у меня перед глазами, как лист перед травой».
– Плохо, Володя! – с укоризной выговорил Анатолий Сигизмундович. – Почему как лист перед травой? Что это должно означать в данном контексте? И почему так важно, что образы сами вставали? Кто их ещё мог поднимать?
– Ну, – промямлил Володя, – я имел в виду, что они не из глаз моих рожались, а сами по себе…
– Горе вы моё, – вздохнул Анатолий Сигизмундович. – Ладно, поправлю после. Елена, прошу вас.
Елена расцвела и с нетерпением выпалила:
– «Мой третий глаз ясно различил в том, что я видела двумя остальными глазами, дурное предзнаменование».
– Кхм, – сказал Володя.
– Володя! – сказал Анатолий Сигизмундович. – Мне кажется, фраза Елены вполне соответствует нашему уровню подготовки. Давайте уже поменьше критиковать. Время идёт, а мы ещё до завязки не добрались.
– Как же не добрались? – не согласился Володя. – Мы уже вполне завязли. То есть… Ну ладно, ладно.
– Господин полковник? – передал слово Анатолий Сигизмундович.
Полковник торжественно взмахнул усами и изрёк:
– «Несмотря на объективные трудности, возникающие в пути, машинист вёл поезд точно в заданном направлении».
– Вот за что я вас люблю, господин полковник – за стабильность! – похвалил Анатолий Сигизмундович. – Теперь я. «Впереди, в лобовом стекле, я уже мог различить очертания мрачного старинного замка».
– Анатолий Сигимундович! – воскликнул Володя. – Ну как же так? Вот от вас-то я никак не ожидал. Какое ещё лобовое стекло?
Валентина Алексеевна подпрыгнула на месте и закричала, местами срываясь на визг:
– Прекратите! Вы только и делаете, что придираетесь! Это художественное произведение! Мы пишем то, во что верим! Сколько это может продолжаться?
Володя сник и покраснел.
– Валентина Алексеевна, – Анатолий Сигизмундович попытался поймать её вибрирующую руку, – не стоит волноваться. Владимир горяч по молодости, он ещё не успел в жизни совершить всех необходимых ошибок. Продолжайте, пожалуйста.
– Э… Опять я? – Валентина Алексеевна отодвинулась к спинке, стараясь успокоиться, но кончик носа, выплясывающий дикий неистовый танец, показывал, что это ей не вполне удаётся. – Минуточку. Сейчас… – Она схватилась за обе серёжки сразу и стала дёргать их дрожащими пальцами. – Сейчас… Нет, ну нельзя же всех подряд критиковать! Что за привычка?.. А! О! Придумала. Слушайте. «Поезд был в пути уже очень долго».
– Замечательно! – сказал Анатолий Сигизмундович. – Вы делаете успехи! Пожалуйста, Евгений Юльевич.
Чурдомыжский поджал ноги под кресло, выгнул шею и завращал рукой, демонстрируя всем гладкую бледную кожу на своём запястье и при этом декламируя:
– «Над замком вспыхивали завораживающие огни праздничного фейерверка – то красный, то зелёный, а то и вовсе совершенно неописуемые цвета рассыпались по предгрозовому небу».
– Кхм, – сказал Володя.
– Что на этот раз? – поднял бровь Чурдомыжский.
– Да так, ничего, – замялся Володя. – Просто хотел узнать, какой же там у вас праздник, в ваших предполагаемых обстоятельствах.
– Лично у меня, – объявил Чурдомыжский, – всегда праздник. Мне для этого не нужно никаких поводов.
– Принимается, – сказал Анатолий Сигизмундович. – В конце концов, задача следующих рассказчиков объяснить, что там за праздник и почему. Сергей Александрович?
Хорошев практически не шевелился. О том, что он жив, можно было догадаться только по лёгкому похрапыванию. Чурдомыжский ткнул его костяшками пальцев под рёбра:
– Ваша очередь.
Хорошев приоткрыл один глаз, затем приподнялся и сонно оглядел всех.
– Что вы всё время меня пихаете, будто я сплю? – промямлил он. – Я же всё слышу. «Волны бились о борт и захлёстывали палубу».
– Кхм! – сказал Володя.
– Господин Хорошев! – воскликнул Анатолий Сигизмундович. – На этот раз я вполне разделяю недовольство Володи. Какие волны? Мы же едем на трамвае!
– Что? – опешил Володя. – Анатолий Сигизмундович…
– Да! – перебил Хорошев. – А может, это речной трамвай?
– Господин Хорошев, – сказал Анатолий Сигизмундович, – как-то это сомнительно, я бы сказал…
– При всём уважении, – возразил Хорошев, – вы сами просили говорить то, во что мы верим. Я верю в речные трамваи, даже не сомневайтесь.
– Ну, что ж… – Анатолий Сигизмундович неуверенно перевёл взгляд на Володю. – Вам расхлёбывать.
– Кхм… – Володя на секунду наморщил лоб, соображая. – Хорошо. «Я отодвинул от уха раковину, звуки из которой помогали мне представить, будто я представляю себе…». Нет, не так. «Я отодвинул от уха раковину, рожающую звуки океана, и снова вернулся сознанием в поезд».
Возникла неловкая пауза. Елена покосилась на Анатолия Сигизмундовича, который молча уставился в стол, и робко продолжила:
– «На этот раз было очень похоже на магнитные аномалии».
Полковник гулко стукнул тростью об пол и гаркнул:
– «Зато колёса стучали точно по уставу: «Ать-два, ать-два!»
Внезапно пол помещения вздрогнул, а затем медленно протяжно заскрипел.
– Вы бы поосторожнее со своей палкой, – залепетала Валентина Алексеевна.
Особняк заметно тряхнуло, и помещение стало постепенно крениться набок, словно под фундаментом задышало, разбуженное, огромное недовольное существо. Стены завибрировали, стол сдвинулся с места. Чурдомыжский вскочил.
– Что-то происходит, господа, – сказал он. – Что-то определённо не так, уж поверьте мне.
– Землетрясение, должно быть, – предположил полковник. – Помнится, во время Крымской кампании…
– Надо же что-то делать! – закричала Валентина Алексеевна, соскочила с кресла и засеменила к выходу.
Особняк тем временем издал тяжкий стон и начал постепенно выправлять своё положение, а затем и наклоняться в другую сторону.
– А я вам не зря говорила про
