большевиков тут было какое-то управление, и помещение срочно освобождали от следов его деятельности. Под ногами валялись вытряхнутые из папок документы. Максим случайно наступил на Декрет об уничтожении сословий и гражданских чинов — крупный заголовок был отпечатан в дореволюционной орфографии.
В светлой просторной комнате, определенной Пулем под личный кабинет, уже царил безупречный порядок. На стене — парадный портрет мужчины, которого Максим с первого взгляда принял за Николая Второго, но он, конечно же, оказался британским королем Георгом Пятым. На столе мраморный с золотом набор письменных принадлежностей и рядом с ним — затейливая конструкция, в которой Максим, чуть подумав, опознал телефонный аппарат.
Генерал опустился в кресло, но гостю присесть не предложил.
— Позвольте представиться, — Максим решил проявить инициативу. — Мещанин Ростиславцев к вашим услугам.
— Какова ваша позиция в отношении происходящих с вашей страной событий, мистер Ростиславцев? — генерал не стал тратить время на small talk, сразу перешел к делу.
— Я патриот своего Отечества и стремлюсь к его скорейшему освобождению от узурпаторов-большевиков, — сказал Максим совершенно искренне, а потом добавил то, что, очевидно, было значимо для генерала: — И надеюсь, что Россия выполнит союзнические обязательства по войне с Германией в полном объеме.
— Рад слышать, — генерал снисходительно кивнул. — Совместными усилиями наши державы быстро разобьют немецких агентов, которые по досадному недоразумению взяли под контроль центральные области вашей страны. Этих bolsheviks, — генерал словно пробовал на вкус непривычное слово. — Побочный эффект мировой войны.
Максим задумался. Большевики, конечно же, были немецкими шпионами — и сейчас, и сто лет спустя об этом знали все; однако сводить их роль только к этому было недальновидно. Но вряд ли генерал Пуль был настроен выслушивать возражения. Он продолжил говорить:
— Люди, подобные вам, чрезвычайно нужны нашей миссии. Предлагаю вам поступить на службу в должности переводчика. Жалованье в британских фунтах, офицерский паек. Вы весьма удовлетворительно владеете английским языком, для аборигена это редкость. Хотя акцент я не распознаю. Вероятно, вам преподавал американец?
В действительности Максим занимался с уроженцем Лондона, но язык несколько изменился за сто лет. Приходилось постоянно напоминать себе, например, что привычные модальные формы вида have to или got еще не используются, вместо них в ходу shall и ought. Произношение некоторых слов тоже отличалось, и в употреблении артиклей были нюансы, которых он пока не понял. Если в родном времени Максим владел английским на крепком профессиональном уровне, то здесь откатился до среднего; впрочем, для Архангельска и это было более чем прилично.
— Я в разных местах обучался языку, — ушел от прямого ответа Максим. — Ваше предложение — большая честь для меня, однако я вынужден его отклонить, поскольку уже поступил на службу в отдел юстиции Верховного управления Северной области.
— Ах да, местное правительство… — Пуль побарабанил пальцами по столу. — Что-то такое припоминаю. Хорошо, что оно имеется, это полезно. Надо не забыть направлять туда копии моих распоряжений. В городе необходимо поддерживать порядок. А вас, мистер Ростиславцев, я более не задерживаю.
* * *
Первым, что Максим встретил на новой службе, был скандал. Чаплин, красный, как советское знамя, орал на Гуковского:
— Почему это не мы можем просто взять и арестовать всех большевиков поголовно? Как это большевизм — не преступление? Не желаю этого слушать! С кем мы в таком случае сражаемся, если не с преступниками, позвольте спросить⁈
Гуковский отвечал спокойным, скучным даже голосом:
— Большевизм есть столь неопределенное и неуловимое для юридической квалификации явление, что подведение его под те или другие статьи уголовного закона представляется совершенно невозможным.
— А убийство Государя, в котором сами большевики расписались в своих же газетах, квалификации поддаётся?
— Гражданин Романов от престола отрёкся? Отрёкся, в пользу своего брата Михаила. Уже больше года назад. А потому гражданин Романов на момент казни Государем именоваться не мог. Следовательно, о покушении на жизнь, здоровье, свободу и вообще неприкосновенность Священной Особы говорить никак невозможно….
— Но убийство-то было! Было ведь!
— Конечно, было. Только убийство — это статья 453-я, по ней до восьми лет каторги. Это никак не 99-я, о покушении на Священную Особу, предусматривающая смертную казнь…
Пока Гуковский разъяснял такие тонкости, Чаплин из красного становился белым.
— А что насчёт Октябрьского переворота? Может, и его не было? — спросил он подозрительно спокойным голосом.
— Переворот, да… Конечно, он был, это… посягательство на насильственное изменение образа правления… — Гуковский повёл рукой, показывая, что опускает формулировку. — Словом, это статья 100-я, там только смертная казнь.
— Так за чем дело стало?
— Видите ли, переворот в столице осуществляли совсем не те лица, которые были арестованы вчера в Архангельске…
— Но эти «лица» состояли с ними в одной банде! — процедил Чаплин. — Это — соучастники!
— Понимаю ход ваших мыслей, — Гуковский, кажется, входил в азарт. — Но статья 102-я тут неприменима! Она гласит о сообществе, составившемся для учинения данного преступления — а большевики такой цели при создании не заявляли. Формально…
Хотя до изобретения слова «троллинг» оставалось почти сто лет, ничего не мешало Гуковскому с удовольствием заниматься им уже сейчас.
— Вы слепы, глупы или попросту некомпетентны⁉ — орал Чаплин. — Все эти революционеры сами, в своей же печати излагали свои замыслы! Это же чистосердечное признание!
— Вы правы, конкретные лица излагали свои цели и намерения. Они покушались на совершение тяжких преступлений. За это они понесут всю полноту ответственности. Но заявления частных лиц, пусть даже занимающих высокие посты, не должны переносить ответственность на рядовых членов партий!
— Вы мне бросьте это крючкотворство! — Чаплин ударил кулаком по столу. — Городская тюрьма переполнена, пленные и подозрительные лица прибывают с каждым часом, а вы тут будете буквоедство разводить? Необходимо немедленно учредить военные трибуналы для оперативного решения большевистского вопроса!
— Вы еще чрезвычайку предложите создать, — сварливо ответил Гуковский. — Не можем мы казнить людей за сам факт состояния в политической партии, как вы не понимаете? Только за конкретные преступления, доказанные в установленном порядке. И даже вступление в РКП(б) еще ни о чем не свидетельствует. Я давеча беседовал с женщиной, которая записалась в большевики, потому что по городу прошел слух, будто партийным увеличат выдачу хлеба и ситца.
— Все они — изменники и предатели Отечества! — Чаплин брызгал слюной. — Расстреливать либо отправлять на каторгу
