к разговору между расстающимися прислушиваться не станет.
Кроме Царской семьи, все остальные, уезжавшие с нею, – свита и служащие, – в назначенный час были у места посадки, среди поля между Царским Селом и станицей Александровской, Варшавской железной дороги. К назначенному времени поезд не был подан.
Мы всю ночь в поле прождали поезда, который был подан вбчасовутра. Кэтому времени от дворца пришли два автомобиля, окруженные кавалерийским конвоем с ружьями на изготовку. Вместе с Царской семьёй прибыл и Керенский. Все разместились в поезде. Керенский зашел в вагон, где находился Государь с семьёй, со всеми вежливо попрощался, пожелал счастливого пути, поцеловал у Государыни руку, а Государю, обменявшись с ним пожатием руки, сказал:
– До свидания, Ваше Величество. Я придерживаюсь пока старого титула.
Поезд тронулся. Поездка по Северной дороге до Тюмени шла двое суток с лишком, без приключений. Лишь на Званке толпа рабочих подходила к поезду и расспрашивала, кто едет. Получив разъяснение, толпа отошла. С нами ехала охрана, состоявшая из гвардейские стрелков. Сопровождали Царскую семью: Макаров – помощник комиссара над Министром Двора, член Государственной Думы Вершинин и полковник Кобылинский. Все трое – прекрасные люди.
В Тюмени мы пересели на пароход «Русь». Плавание по реке шло также благополучно. Когда пароход проходил мимо села Покровского – родины Распутина, Императрица, указав мне на село, сказала:
– Здесь жил Григорий Ефимович. В этой реке он ловил рыбу и привозил ее нам в Царское Село.
На глазах Императрицы стояли слезы.
К Тобольску пароход подошел 5 августа, около 5 часов вечера. В это время во всех церквах был звон и местные, крайне революционно настроенные элементы забеспокоились, сопоставив этот звон с прибытием в город Царской семьи. Послали требовать объяснений от духовенства. Разъяснили, что звонят ко всенощной, так как на другой день, 6 августа, праздник Спаса-Преображения.
Глава 13
В Тобольске
Остановились у пристани и стали собираться к переезду в губернаторский дом. Макаров и Вершинин сказали мне, что надо прежде осмотреть самый дом. После осмотра я предложил повременить с переездом и прежде отремонтировать дом, который оказался довольно грязен. Макаров со мной согласился. Когда мы вернулись на пароход, я рассказал о результатах осмотра Государю и Государыне. Они согласились остаться на пароходе до окончания ремонта. В губернаторский дом переехали, насколько помню, 13 августа. Кроме Императрицы и Татьяны Николаевны, которые ехали в экипаже, остальные все дошли от пристани до дома пешком.
Дом оказался довольно обширным и прилично обставленным. Все в нем удобно и хорошо разместились. В доме жила Царская семья и служащие. Через улицу, напротив, в доме Корнилова, разместилась свита: Татищев, Боткин, Долгоруков, Шнейдер, Гендрикова, а потом Гиббс, приехавший в Тобольск позднее. Жильяр жил в губернаторском доме.
Первое время, до приезда Панкратова, жили спокойно и не плохо. Всего было достаточно, деньги на содержание Царской семьи высылались вовремя.
Утром и в течение дня Государь и дети совершали прогулку в особо отведенном загороженном месте.
Государь пилил дрова, дети играли; зимой сгребали снег. В определенные часы дети занимались. За отсутствием учителей таковых заменяли Государь, Гендрикова, Шнейдер. Из прежних учителей были только Жильяр и потом Гиббс.
Вначале население приносило Царской семье много продовольствия. Доставлял таковое в течение всего времени пребывания Царской семьи в Тобольск находившийся близ города Ивановский женский монастырь. Но, до октябрьского переворота, всего было вдоволь, хотя жили и скромно. Обед состоял только из двух блюд, сладкое же бывало только по праздникам. По утрам, около 8 часов, пили чай. В час завтракали, в 5 – пили чай с булками, в 8 – обед. Таким образом, день распределялся точно так же, как и в Царском Селе.
Макаров был настолько чутким, что, уезжая, составил список вещей, которые были необходимо прислать из царского дворца. В этот список им были включены многочисленные предметы, к которым Царская семья привыкла и обходиться без которых было для нее некоторым лишением. Все эти вещи – ковры, драпировки, картины – были Макаровым высланы и получены в Тобольске.
Существовал план переезда Царской семьи на жительство в Ивановский монастырь. Однажды меня туда послали с целью осмотра Государьс Государыней. Я должен был осмотреть новый дом и распределить помещения. До того раза я никогда не бывал еще в монастыре, находившемся от Тобольска в нескольких верстах. Когда приезжала монашенка, доставлявшая для Царской семьи молоко, я попросил ее отвезти меня в монастырь. Она охотно согласилась. По приезде я явился к игуменье[54], которую до той поры не знал лично. Она же, как оказалось, знала довольно подробно обо всех, живущих с Царской семьёй, в частности, и обо мне.
Игуменья позвала меня в свою келью, и я рассказал ей о цели своего приезда, о том, что по совету полковника Кобылинского, Царская семья хотела бы переехать в новый, строящийся в монастыре дом. Игуменья была очень обрадована этим известием и приказала одной из монахинь показать мне дом. Сама она по болезни не имела возможности мне сопутствовать. Я осмотрел дом. Он был очень хорош и удобен, но без рам. Поместиться возможно было всем и даже с известными удобствами. Имелась маленькая домовая церковь, и игуменья обещала закончить постройку в течение одной недели, но просила сообщить ей немедленно о принятом решении. Скоро приехал Панкратов, и дело заглохло. Игуменье я сообщил, чтобы она не беспокоилась.
Приехали из Петербурга посланные временным правительством Панкратов, Никольский, потом, недолго пробывший, какой-то матрос. С их приездом стали чувствовать себя более стесненными. Панкратов стал вести среди солдат охраны пропаганду крайних политических взглядов. С солдатами Государь и дети имели непосредственное общение, ходили в помещение охраны, играли с солдатами в лото. Теперь же солдаты с каждым днем становились грубее (кроме стрелков Императорской фамилии, сохранивших, в общем, прежнее доброе отношение к Царской семье).
Каждое воскресенье и праздник Императорская семья ходила в церковь. Для этого надо было перейти через улицу и городской сад. Вблизи церкви стояли кучки простонародья, плакавшего и часто становившегося на колени при проходе Царской семьи. В самую церковь во время обедни, служившейся с 8 до 9 часов, никто посторонний не допускался. Однажды за молебном провозглашено было многолетие царскому дому. Поднялся шум. Священник и дьякон сваливали ответственность друг на друга. После этого нас перестали пускать в церковь, и службы совершались в переносной церкви в губернаторском доме. Духовенство, провозгласившее многолетие, было устранено.
Однажды по возвращении из церкви Панкратов подошел к Государю и сказал:
– Николай Александрович,
