— в ту пору один из самых молодых ледокольных капитанов — оправдал надежды. Несколько дней назад он строго соблюдал курс, предложенный авиаразведкой, не боясь мелей на незнакомом фарватере. А теперь, когда остальные суда вместе с Лавровым ушли дальше на восток, взялся Хлебников на своем «Сибирякове» освобождать гидроплан от ледовых тисков. И провел эту операцию отлично.
Полярные моряки и летчики всегда выручают друг друга. Но пора и задумываться о будущем: создавать сеть надежных баз для авиации в Карском море. Ведь тут проходят теперь морские трассы не только к устьям Оби и Енисея, но и дальше на восток, к берегам Якутии, к Тихому океану.
Становилось очевидно, что тяжелым морским машинам, зависимым от сроков замерзания бухт, уже не обеспечить разведкой поздний осенний период навигации. Нужны машины сухопутные, базирующиеся на берегу, способные летать и зимой, вести и зимние наблюдения над льдами полярных морей.
На совещании по итогам навигации 1933 года, первого года существования Главсеверморпути, Алексеев был одним из главных докладчиков, он выступал как теоретик и организатор воздушной разведки льдов.
Год 1934-й памятен в летописях Арктики Челюскинской эпопеей. Когда в феврале, в разгар суровой зимы, погиб в Чукотском море зазимовавший в дрейфе пароход «Челюскин», на помощь ледовому «лагерю Шмидта» были посланы и морские корабли, и самолеты. Семи авиаторам, наиболее отличившимся в спасательных операциях — А. В. Ляпидевскому, С. А. Леваневскому, В. С. Молокову, Н. П. Каманину, М. Т. Слепневу, М. В. Водопьянову, И. В. Доронину — было присвоено высокое звание Героев Советского Союза, впервые установленное в нашей стране.
Имена двоих из этих семи — Ивана Васильевича Доронина и Василия Сергеевича Молокова — с особым уважением и теплотой произносили Чухновский и Алексеев.
Чухновскому приятно было сознавать, что И. В. Доронин, еще недавно работая в воздушной службе Комсеверпути, летал с ним вторым пилотом. Алексеев дружески, с почтением ученика к учителю говорил о Василии Сергеевиче Молокове. Еще бы, сколько вместе налетано над Карским морем, когда Молоков, подчиняясь Алексееву как командиру корабля, был вместе с тем его наставником в искусстве пилотажа.
Когда развертывались операции по оказанию помощи челюскинцам, Чухновского и Алексеева в качестве консультантов не раз приглашал к себе в Кремль Валериан Владимирович Куйбышев — член Политбюро, председатель Правительственной комиссии. Но жизненные обстоятельства складывались так, что не отпускали обоих ветеранов из Москвы.
Борис Григорьевич вместе с авиационным инженером Р. Л. Бартини конструировал новый гидросамолет для Арктики — двухмоторный дальний разведчик ДАР.
А про Анатолия Дмитриевича лучше сказать собственными его словами, произнесенными однажды в беседе с автором этих строк. На мой вопрос, почему он лично не участвовал в спасении челюскинцев, Алексеев ответил с виноватой улыбкой…
— Молод еще был, мало каши ел, как говорится… То есть, конечно, не по возрасту — за тридцать два перевалило мне к той поре… Молод был по летной подготовке, по пилотскому стажу…
И в подтверждение этих слов извлек из письменного стола справку Центральной летной школы Осоавиахима, подписанную инструктором Павлом Головиным:
— Узнаете Пашкину руку?.. Вот был пилот! Действительно, авиатор божьей милостью.
И вдруг, погрустнев, вспомнил, как трагически погиб на испытаниях новой машины за год до войны Павел Георгиевич Головин, Герой Советского Союза, в юности рекордсмен-планерист, первым из наших полярных летчиков достигший Северного полюса.
О творческом содружестве Алексеева и Головина, развернувшемся в Арктике, еще придет время рассказать. Запомним только, что осоавиахимовская курсантская справка датирована 1933 годом, — как раз в ту пору Алексеев начинал пилотировать тяжелые машины, а Головин переходил с летно-спортивной работы в полярную авиацию. Еще через год — в 1934-м, памятном челюскинской эпопеей, Головин уже летал в Арктике командиром корабля, а Алексеев сел в кресло первого пилота.
Вскоре морская навигация стала экзаменом для Анатолия Дмитриевича в новом его качестве. Авиаразведка для нужд судоходства в Карском море шла нормально, как и предусматривалось планом. Но внезапно жизнь поставила перед летчиками задачу, которую до этого решали лишь моряки: вывоз зимовщиков. И откуда? С островка Домашнего в архипелаге Северной Земли, с того самого островка, где однажды уже побывали Алексеев вместе с Козловым. На этот раз, в сентябре 1934 года, островок, окруженный льдами, оказался недоступным для морских кораблей.
Шедший к нему со сменой зимовщиков ледокольный пароход «Садко» сам попал в дрейф и тревожными сигналами просил помощи у «Ермака», занятого проводкой транспортов.
— Что ж, дорожка знакомая, — невесело пошутил Алексеев, прилетев с Диксона на мыс Челюскин. И обратился к штурману Жукову:
— Прокладывай курс, Николай Михайлович!
Бортмеханик Побежимов тем временем запустил моторы. И под крылом снова, как два года назад, поплыли то морские льды, то островные глетчеры, то пустынные, оттаявшие от снега береговые отмели. Погода благоприятствовала на всем маршруте, но «знакомая дорожка» в конце концов едва не подвела авиаторов. Правда, северные штормовые ветры очистили широкую полынью вдоль острова Домашнего, но все же приводняться на ней было нелегко. Все время шла крупная зыбь вдоль ледяного припая. Удалось пристать к нему, завести якорь. Но двоим из экипажа приходилось держать машину за крыло…
Сентябрь 1934 г. На острове Домашнем в архипелаге Северная Земля. У ледяного припая гидросамолет Алексеева. Погрузка собак и посадка зимовщиков, эвакуируемых с острова
Радостной стала встреча с шестерыми зимовщиками. Но для дружеских объятий и взаимных расспросов не оставалось времени. Ветер, меняя направление, грозил вот-вот заполнить полынью битым льдом. В стремительном, «пожарном» темпе двигались люди между прибрежной полоской припая и домиком полярной станции. К самолету надо было подтащить и кое-какие пожитки и тяжело больного цингой каюра Мировича. К срочной эвакуации предназначались и мохнатые четвероногие обитатели Островка.
— Пятнадцать погрузим, и не одним псом больше, — решил Алексеев, — иначе не оторвемся.
В тесных отсеках лодки утихли возня и собачий визг. Двое из экипажа, державшие машину за крыло, оттолкнули ее от припая, когда оба мотора были уже запущены. Пока Алексеев рулил, обломки полей, дрейфовавшие к берегу, становились все гуще.
Такого трудного старта ни раньше, ни позднее не было в послужном списке морского летчика Алексеева.
Сложен оказался и обратный путь. К Диксону не пускал туман. Не обещали удобной посадки и зимовщики мыса Стерлегова. Зато близ мыса Челюскин возвращения алексеевского экипажа ожидал испытанный друг капитан Хлебников. На радостях он украсил свой корабль «Сибиряков» флагами расцвечивания.
Посадив гидроплан в проливе Вилькицкого, Алексеев подрулил к борту «Сибирякова». Но всеобщее торжество омрачилось внезапным горем. Умер вывезенный с Северной
