Евтюхов бросил вдогон несколько совковых лопат угля. Сказал:
— Для верности. Осколки бутылок собери, харч, прочие улики. Выкинем по дороге.
И они ушли, выкинули улики, а спать отправились в котельную ГПТУ. Они возились у двери, дверь открылась, на улицу высунулось лицо кочегара с небритым, похожим на носок валенка подбородком.
— Нельзя у меня, — робко оглядывая двоих окровавленных, сказал кочегар Крюков. — Не положено!
— Умолкни, — отпихнул Крюкова Жаринов. — Видишь, люди с женами поссорились, негде переночевать.
— Давненько, я думаю, — всматриваясь в двоих, сказал кочегар Крюков, — вы с женами поссорились.
— А вот поговори! — оборвал кочегара Евтюхов. И оба заснули.
* * *
Они не предполагали ареста: почему это могут в нас упереться? Таких, как мы, ночлежничает уйма.
— Но случись, что повяжут нас, — предположил Евтюхов, — повезут в эту самую, четыре «а» из тюремных кроссвордов — каталажка, — так я все возьму на себя, «пойду паровозом». За групповое всегда хуже ответственность.
После ареста он недолго «шел паровозом». Судебно-медицинская экспертиза пришла к категорическому и страшному выводу: смерть кочегара Волошина наступила не от изуверского избиения, а «от действия высокой температуры с последующим обугливанием трупа».
Вот тут и был поставлен вопрос ОБ УБИЙСТВЕ С ОСОБОЙ ЖЕСТОКОСТЬЮ, что предполагает ВЫСШУЮ МЕРУ СОЦИАЛЬНОЙ ЗАЩИТЫ. И «паровоз» загудел в адрес сообщника совсем по-другому.
Извиваясь и хрипя, убийцы валили все друг на друга. Да, были в жизни отдельные шероховатости, но он, Евтюхов, с пеленок жил по заветам «Пионерской зорьки», и только этот алкоголик и зверь Жаринов сбил его с панталыку, оплел, понудил на зверство…
Дело слушалось в областном суде, в открытом заседании. Председателем суда была женщина. Народные заседатели — женщины. Прокурор — тоже женщина. И в зале женщины: жена кочегара Волошина, матери убийц. Групповое убийство с особой жестокостью при отягчающих обстоятельствах — в состоянии опьянения, вот что установил суд. Жену кочегара Волошина родные вели под руки к дверям.
Молоденький милиционер, отводя глаза, сказал матерям Евтюхова и Жаринова:
— Надо вам расписаться. Тут и тут.
И в соответствии с подписями матерям убийц выдали в боковой комнатке единственное, что сопроводило и подытожило жизни их сыновей, — две окровавленные куртки.
ДВЕ ДЫРКИ К БУБЛИКУ
Если напрячься и подумать: а что нам известно из безупречно задуманных и идеально воплощенных творений разума и рук человеческих? — то, безусловно, сперва на ум придут деньги. Как купюрами, так и монетами.
Добротно задуманы деньги. Помимо того приятного, что называется в них достоинством и покупательной способностью, в деньги создателями заложены: эстетичность оформления, неупотребимость в виде кровельного материала и для гигиенических нужд, невозможность абсолютной подделки, долговечность против тления, коррозии и истирания. УДОБСТВО И ПРОСТОТА В ОБРАЩЕНИИ.
Если бы все. что нас окружает, придумывалось и изготовлялось с тем же тщанием и дальновидностью, как дензнаки, — непреходящее счастье перешло бы в разряд самых обыденных человеческих категорий.
И бывает, распалятся то там, то тут: ну-ка, порушим прежнюю практику, натужимся, создадим идеальные, совершеннейшие творения.
С такой мыслью сели елгавские автомобилестроители и создали микроавтобус «Латвия». Тот самый, который — маршрутное такси. Обеспечили в нем: приемистость, центровку, вентиляцию салона, максимальную неутомляемость водителя, обзорность. Кресла расположили в салоне по периметру, отчего в центре образовалось пространство для багажа. По этой причине машина изнутри стала выглядеть даже больше, чем снаружи.
И вышла «Латвия» на союзные пассажирские линии. И вздохнул пассажир. Однако сначала-то он облегченно вздохнул, но уже очень вскоре — совсем в ином плане. Потому что ответственные люди из управлений грузовых такси стали топтать, терзать и сводить на нет елгавскую идею добротной машины. В самом деле: разве подобает просто так эксплуатировать автомобиль, если у нас есть ПРАВА помудровать над ним? Опять же в вышестоящих инстанциях о нас сложится выгодное мнение, что мы не голые эксплуатационники, а экспериментаторы, мыслители, дерзновенцы.
Первым делом дерзновенцы отвинтили кресла, стоящие по периметру, и присобачили их к полу на обычный трамвайно-автобусный манер. Удобное грузо-багажное пространство исчезло. Граждане начали тискаться в салоне, так что нередки стали попытки уноса ушей впереди-сидящих людей на задние сиденья (протискиваемыми туда авоськами и спортивными торбами).
— Однако ничего! — подвело итоги эксперименту таксомоторное начальство. — Ездиют массы, никто покуда не окочурился. Зато сиденья теперь крепче стоят. Взять москвича — он и то в машине вертляв, а гость столицы — он и подавно при езде шею откручивает на достопримечательности и где что дают, ерзает и расшатывает стенку машины и прикрепленное к стенке сиденье. Теперь — ша!
На беду, автомобиль елгавцев оказался так комплексно хорош, что позволял проводить еще и еще ухудшения.
— Дошло до меня… — вбежал как-то к таксомоторному визирю очередной дерзновенец. — Это разве порядок — шофер маршрутного такси отвлекается на личное обилечивание пассажиров! Так ведь и пятиалтынный может к рукам шофера прилипнуть. Это растлительный момент для водительского состава.
И сразу в воздухе запахло карбидом и ацетиленом. Раздалось бравое шорканье ножовки по стальным трубкам. Донесся визг циркулярной пилы и вонь распиливаемого оргстекла: за спиной водителя приварили вертикально трубки, а к ним укрепили неряшливые листы оргстекла, отделившие водителя от салона. При этом пассажирское сиденье рядом с водителем аннулировали. Правда, оно приносит в день двенадцать рублей прибыли, а если помножить двенадцать на количество маршрутных такси хотя бы в Москве…
И вышло: водитель, оказавшийся в отгороженном микроскопическом пространстве возле мотора, задыхается теперь от жары. Можно, конечно, открывать ветровички, но это неминуемая простуда. Шум от двигателя в клетушке водителя десятикратно возрос, и водителю, изнашивая нервную систему, приходится десятикратно обострять слух: кто и где заказывает остановку?
В итоге: полнейшие неудобства для пассажиров, изматывающие условия труда для водителя и унижение его достоинства (отгороженный стеклом — поворуй-ка теперь!).
И воплощенная идея комфортабельного автобуса поэтапно сдохла. Колченогость, граждане, это беда одиночки, а колчеумость одиночки — это для всех нас беда.
Основная же беда заключается в том, что принижение до абсурдности постигает как раз те предметы, аппараты и объекты, что призваны украсить жизнь не единиц, а иногда миллионов людей. С.декоторыми покусительствами колчеумых на превосходное смириться можно. Ну, выпускает завод в Тольятти классный автомобиль ВАЗ-2106. Ни в чем тут заводу не изменил вкус. Но нельзя, граждане, нельзя стерпеть, чтобы до конца гармоничным было изделие! И встревает кто-то, приляпывая на самых видных местах в современнейшем салоне (на боковинах дверей,
