Коллежский асессор зачем-то потер пятно ногтем. Вид у него стал озадаченный.
– Дмитрий Наркизович, это же очевидно. Попробуйте провести следственный эксперимент, лондонская полиция часто их практикует.
– Но погодите, погодите, – протестующе поднял руки Резников. – Азвестопуло напал на госпожу Мапететт с ножом, это же очевидно! А пятна… Она сопротивлялась, не хотела умирать…
– Из чего вы делаете вывод, что она сопротивлялась? В таком случае на руках Азвестопуло, на его рубахе остались бы следы крови в виде отпечатков ее пальцев. Они есть? Их нет.
– Но кровь не стекала вниз по той же рубахе потому, что сразу же впиталась в ткань!
– Рубаха не бязевая, а из плотного батиста. – Сыщик тоже потер материю пальцем. – Вся кровь мгновенно впитаться не успела бы. И потом, три удара были нанесены быстро, в движении, люди не стояли как статуи, они перемещались. И брызги летели бы на убийцу так, что испачкали бы его спереди и с боков. Тогда их след на боках был бы косой, от груди к спине. Вы видите такие? Лишь ровные аккуратные капли, нет ни стекающих вниз, ни идущих вбок. Азвестопуло лежал без движения, видимо, опоенный «малинкой». А на него сверху брызгали кровью. Аккуратно, но глупо. Где следы борьбы, сопротивления жертвы? Где заляпанные окровавленными руками госпожи Мапететт простыни? Ничего этого я в протоколе осмотра места происшествия не увидел.
– Но три бутылки вина!
– Что с того? Настоящие убийцы вылили их в помойное ведро или выплеснули в окно, а потом поставили на стол для убедительности. В доме есть водопровод? Заглянули ли сыщики в отхожее?
– Понятия не имею, – пожал плечами следователь. – Я быстро оттуда уехал.
– Уверен, что ребята схватили моего помощника, обрадовались, что убийца пойман, и осмотр провели спустя рукава. Я должен заново осмотреть и обыскать место происшествия.
– Но как? Дознание уже закончено.
– Верните дело в сыскное отделение для повторного дознания. На основании вновь установленных фактов.
Резников вздохнул:
– Алексей Николаевич, вы не убедили даже меня. Хотя я хочу вам помочь. А переубедить прокурора… Он не даст разрешения.
– Вам и не нужно его разрешение. То, о чем я прошу, в вашей власти.
– Формально так. Но коллежский советник в звании камер-юнкера Брок съест меня с потрохами. Я и без того слыву в юстиции либералом и вызвал уже неудовольствие министра. Нет, мне нужны более убедительные доказательства.
Алексей Николаевич развел руками:
– Этих вам мало? Мне как сыщику все уже ясно. И не потому, что я хочу обелить своего помощника. Просто мои коллеги сделали все топорно. Подделка улик очевидна, не семи пядей во лбу ваши фальсификаторы. Если желаете, вызовем экспертов из Петербурга, они вашего камер-юнкера на смех поднимут. Вместе с губернским секретарем Ткачевым. Кто он такой? Если съел подделки и не поморщился, значит, он дитя малое, а не начальник сыскного отделения! Я ему так хвост накручу, что со службы вылетит!
– Не успеете, он скоро уедет из Смоленска.
– Вот оно что… Ткачеву все равно, будет пойман настоящий убийца или пострадает невинный человек?
– Увы, – подтвердил судебный следователь. – Я сейчас же доложу прокурору суда ваши соображения и предложу вернуть дознание в сыскную. Попробую напугать Брока тем, что из столицы приехал статский советник Лыков, доверенное лицо министра… Могу так сказать?
– Валяйте, хоть это и неправда.
– Скажу, поскольку наш камер-юнкер трусоват и не любит ссориться с Петербургом.
– Давайте пойдем вместе, – предложил статский советник. – Я так его пугану…
– Идемте, – буднично ответил следователь. И они отправились в другой конец этажа.
Прокурор смоленского Окружного суда оказался человеком тучным, с розовым лоснящимся лицом и маленькими хитрыми глазками. Точно поросенок, подумал сыщик. Брок выслушал гостя и поддакивавшего ему следователя и задал Лыкову странный вопрос:
– Ваш Азвестопуло женат?
– Да. Но какое это имеет отношение к делу?
– Прямое. Зачем он сюда приехал? Августа Мапететт слыла дамой, неразборчивой в связях. Наблудить решил ваш помощник? Сразу ясно, что он преступного склада ума.
– Даже так? – закусил удила питерец. – В Уложении о наказаниях действительно есть статья за прелюбодеяние, если последует жалоба оскорбленного в чести супруга[22]. Но обычно люди договариваются между собой без вмешательства закона. Иначе в тюрьмах сидела бы половина населения империи… Вы сами, видать, без греха? Никогда чужих жен не лущили?
Прокурор из розового сделался красным:
– Я слышал о вас, господин Лыков. О ваших методах дознания. Вы ведь и в тюрьме успели из-за них посидеть?
– В тюрьме я был, – подтвердил сыщик. – По ложному сфабрикованному обвинению. Попались такие же, как вы, – что ни дай, все съедят.
– Я попрошу… – начал было Брок, но Лыков резко оборвал его:
– Именно потому, что сам стал жертвой судебной ошибки, я ни в коем случае не допущу, чтобы она свершилась еще раз здесь, в Смоленске. И всякий, кто посмеет мешать мне установить истину, будет наказан.
В кабинете стало слышно, как в окно с улицы стучится шмель. Алексей Николаевич понял, что сказал лишнее. Но было уже поздно. Прокурор с оскорбленным видом молча указал ему на дверь, и питерец вышел. Следом за ним выскочил и Резников. Он укоризненно прошептал:
– Вы только все испортили. Теперь я не смогу отправить дело на повторное дознание.
Вдруг он развернул сыщика лицом к лестнице и сказал:
– Вот кого боится сейчас наш камер-юнкер. Видите того господина в серой визитке?
Лыков всмотрелся: возле лестницы стоял знакомый ему по Петербургу человек по фамилии Аванесян. Тот самый присяжный поверенный с лицом абрека, который защищал в суде головорезов «ивана ивановича» Рудайтиса[23]. Тогда сыщик и адвокат сцепились, и Аванесян критиковал правоохранителя за жесткие методы. Но потом они уладили отношения и при встрече в столице вежливо раскланивались.
– А почему Брок боится Аванесяна? – спросил питерец у смолянина.
– Вы его знаете? Он гроза нашего Окружного суда. Выиграл три дела подряд, выставил прокурора в самом дурацком виде. А тот считал свое обвинение абсолютно доказательным.
– Понял, – ухмыльнулся Лыков. – Дайте мне полчаса, и надеюсь, камер-юнкер изменит свое решение.
