Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 100
60 тыс. риксдалеров, 90 тыс. лисфунтов сухарей, 60 тыс. лисфунтов копченого мяса, 30 тыс. бочек пива, 40 тыс. бочек овса, 100 тыс. стогов сена, 1 тыс. бочек водки, шведские фуражные команды стали грабить окрестные мызы[73]. Но король Карл XII клал многочисленные жалобы окрестных помещиков под сукно, т. е. этот грабеж был негласно санкционирован самим монархом.
Первые случаи массового дезертирства приходятся на декабрь 1701 года. После сражения у Эрастфера 29 / 30 декабря из 3000–3800 шведов, участвовавших в сражении – 700–900 человек разбежались и дезертировали[74].
После победоносного для русского оружия сражения у Гуммельсгофа 17/18 июля 1702 года генерал-майор фон Шлиппенбах из 5000 своих кавалеристов собрал в Пярну 3 тыс. чел., из 1700 пехотинцев 300, а из 500–600 солдат ландмилиции всего 150[75]. Таким образом, шведам удалось собрать около 2/3 кавалерии, 1/5 пехоты и 1/4 ландмилиции. «Волонтеры» разбежались все. Шлиппенбах оценивал свои потери в 840 чел. убитыми и столько же пленными[76]. О. Шёгрен считает, что на поле боя пало до 2 тыс. шведских воинов[77]. В общей сложности мы можем оценить потери шведов следующими цифрами: 2400 убитых, 1200 дезертиров, 315 пленных, 16 пушек и 16 знамен[78].
Заседания полковых и верховных судов Лифляндского полевого корпуса приговорили за дезертирство к прогону сквозь строй 136 нижних чинов, к тюремному заключению 13 нижних чинов. Двадцать три офицера были подвергнуты двойному денежному штрафу за дезертирство подчиненных. Семь нижних чинов были расстреляны за потерю знамен[79].
Впрочем, низкие боевые качества частей, сформированных из эстонцев и латышей, под командованием местных немецких офицеров, ситуацию нисколько не улучшили.
Что касается главной полевой армии, возглавляемой королем, то в период 1701–1708 годов в ней не было отмечено ни одного случая дезертирства, хотя мародерство и плановый грабеж населения Речи Посполитой, из-за ведущейся против шведов партизанской войны, был узаконен Карлом XII. Шведы отвечали массовыми репрессиями по отношению к населению Польши, Литвы, Беларуси и Украины. Страна страдала от непомерных контрибуций и грабежей. Насколько тяжело было польскому народу, наглядно демонстрируют инструкции шведского короля своим генералам.
Так, весной 1702 года Стенбок с 2000 кавалеристов был отправлен Карлом на Волынь, чтобы собрать деньги и припасы и заставить шляхту отречься от Августа. Во время этой экспедиции Стенбок получал такие письма от короля: «Всех поляков, которые вам попадутся, вы должны принудить волей или неволей принять нашу сторону или же так разорить их, чтобы они еще долго помнили посещение козла (Козел – родовой герб Стенбоков – Прим. авт.). Вы должны напрячь крайние усилия, чтобы как можно больше выжать, вытащить и сгрести»[80]. Стенбок за шесть недель собрал 60 000 далеров деньгами, на 30 000 далеров драгоценных вещей, 15 000 аршин синего сукна для солдатских мундиров, бесчисленное количество рубашек, башмаков, чулок и прочего.
В своей инструкции Рёншельду Карл писал: «Если вместо денег вы будете брать какие-либо вещи, то вы должны оценивать их ниже стоимости, для того чтобы возвысить контрибуцию. Все, кто медлит с доставкой или вообще в чем-либо провинится, должны быть наказаны жестоко и без пощады, а дома их сожжены. Если станут отговариваться, что поляки у них уже все отняли, то их следует еще раз принудить платить, и вдвое против других. Местечки, где вы встретите сопротивление, должны быть сожжены, будут ли жители виновны или нет»[81].
Что касается пребывания шведов в Саксонии в 1706–1707 годах, то здесь не было отмечено ни одного случая мародерства, грабежа или дезертирства, так как население курфюршества вело себя крайне лояльно по отношению к шведам[82].
В период русского похода 1708–1709 годов шведы столкнулись с тактикой «оголожения», примененной русской армией. Солдаты короля стали голодать. Вспыхивали болезни. Увеличился падеж лошадей, но … Шведы гораздо лучше знали Россию и не боялись зимы, проделав две русские кампании»[83].
«По прямым приказам Карла выжигались деревни, опустошались поля, угонялся скот и уничтожался любой, кто осмеливался сопротивляться, – отмечал историк Р. Фрост. – Жестокость шведов к местному населению в русскую кампанию 1707–1709 г. предварялась такими же действиями в Польше»[84].
Как честно писал в своих воспоминаниях командующий Курляндским корпусом генерал от инфантерии граф А. Л. Левенгаупт: «Все шастали из стороны в сторону, как цыгане… крестьяне бежали в леса со всем, что имели. Каждый начальник забирал все, что мог. Грабежами и разорениями особенно отличались вольнонаемные, нестроевые и прочая шальная публика, которая скрытно шныряла по сторонам, выдавая себя за сборщиков денег от разных полков. Многие хватали все, что только могли загрести, и учиняли разные беспорядки… Могу прямо сказать, что беспорядок при нашем следовании был… более скверным, чем отвратная дорога»[85].
Неудивительно, что первый массовый случай мародерства и дезертирства в русском походе был связан не с главной королевской армией, а именно с Курляндским корпусом. 28 (29) сентября 1708 года он потерпел сокрушительное поражение при Лесной.
Шведы, сразу после окончания сражения приступили к эвакуации орудий и повозок с порохом. Однако уже в ночной толчее на узкой, забитой фургонами дороге Левенгаупт окончательно утратил управление войсками. Одни из его солдат бросились грабить обоз и перепились, другие – дезертировали.
Разложение курляндского корпуса было налицо. Солдаты и офицеры действовали по своему усмотрению. Хотя были и исключения из правил. Например, полковник Андерс Венерстед, смог удержать в повиновении большую часть кавалерийских соединений, что делает ему честь. Дезертирство и мародерство в первую очередь захлестнуло пехотные полки, понесшие огромные потери, что и неудивительно.
Остатки некогда грозной силы, превратившейся в неуправляемую толпу, устремились к Пропойску, но здесь их уже ждал бригадир Фастман со своими драгунами и казаками.
К раннему утру 29 сентября в окрестностях Пропойска скопилось от двух до трех тысяч шведов[86]. При дневном свете граф снова принял командование на себя, рассылая во все стороны ординарцев и офицеров штаба, энергично собирая своих воинов по полям и перелескам. На относительно большом и ровном поле удалось собрать 3451 пехотинца и 3052 кавалеристов. Но даже с такими силами Левенгаупт не мог уже предпринять наступательных действий. Было принято решение бросить оставшиеся повозки и, посадив пехоту верхом на обозных лошадей, уходить вдоль правого берега Сожа, пока в тылу не появились русские регулярные части. Это было единственно правильное решение страдавшего от ран и контузии шведского командующего.
«Так у Пропойска остатки курляндской армии развалились натрое – большая часть устремилась на юг к королю, не менее 2 тысяч (среди которых были и офицеры в чинах от ротмистров и лейтенантов до подполковников) дезертировали в Прибалтику[87],
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 100
