В городе у Ми Чжа были товарищи по играм — это мне тоже было сложно понять даже после ее рассказов про прятки и догонялки. Зачем вообще нужны игры, которые не учат ничему полезному, например нырять за моллюсками или собирать водоросли? А еще мне сложно было вообразить, каково Ми Чжа жилось в доме посреди фруктового сада с прудом, где слуги разводили рыбу для семьи, так что голодать никогда не приходилось.
Ми Чжа прекрасно понимала, сколько она потеряла. Обычно ей нравилось рассказывать мне о прошлом, но иногда она начинала грустить. Тогда я обычно предлагала ей достать отцовскую книжку, и мы вместе листали страницы. Это был справочник, которым отец Ми Чжа пользовался при поездках по острову. Поначалу Ми Чжа еще помнила значения некоторых иероглифов — «бензин», «восток», «дорога», «гора», «мост», — но шли месяцы, некому было напоминать ей иероглифы, и она разучилась читать. Но в символах на книжной странице все равно было что-то загадочное и даже волшебное, и Ми Чжа нравилось сверху вниз вести по ним пальцем и «читать» мне рассказы о богинях и матерях, которые она выдумывала на ходу.
Есть такая поговорка: «Под дождем не замечаешь, как промокает одежда». Это значит, что изменения происходят постепенно, и трактовать эту поговорку можно двояко — как в положительном, так и в отрицательном смысле. Положительный пример — это дружба, которая со временем становится крепче. Сначала вы просто знакомые, потом хорошие приятели, потом становитесь еще ближе и понимаете, что превратились в лучших друзей и по-настоящему любите друг друга. Отрицательный пример — преступления. Человек крадет мелочь, потом что-то посерьезнее, и вот он уже настоящий вор. Суть в том, что, когда только начинает моросить, не понять, насколько сильно в итоге промокнешь. Но у нас с Ми Чжа, в отличие от большинства людей, были осязаемые доказательства нашей растущей близости, потому что, как она и предложила в день нашего знакомства, мы отмечали важные мгновения памятными рисунками. Ми Чжа ценила книгу, которая осталась ей от отца, но без колебаний выдирала страницы, чтобы сделать копию. Обычно одна из нас держала листок, а другая терла по нему углем, чтобы сохранить зазубренный контур раковины, выигранной в соревновании по плаванию; узор деревянной двери моего дома в память о том, как Ми Чжа первый раз у нас ночевала; поверхность первого тевака, который сделала для нее моя мать, будто взаправду была матерью и ей тоже.
* * *
Когда нам исполнилось девять, деревенские хэнё помогли организовать выступление против японцев по всему острову. Матушка тогда начала ходить в вечернюю школу в Хадо. Насколько я могла понять, чтение и письмо ей не очень-то давались, зато они с подругами научились взвешивать улов, чтобы их не обманывали. Еще она узнала о своих правах. При поддержке молодого учителя — мать говорила, что он интеллектуал и левак, — группа из пяти хэнё объединилась, чтобы бороться с правилами, которые японцы навязали ныряльщицам. Моя мать в эту первую группу не входила, но пересказала нам услышанное от активисток:
— Японцы не платят нам справедливую цену. Забирают себе слишком большую часть. Сорок процентов! Как нам жить на оставшееся? А некоторые японские чиновники-коллаборационисты вывозят собранный нами агар-агар через порт Чеджу и наживаются на этом.
Коллаборационисты. Ми Чжа съежилась, втянув голову в плечи. Матушка положила руку ей на плечо, чтобы утешить.
— Нам нужно сопротивляться, вот что нам нужно, — продолжила она.
Новости обошли весь остров — от ныряльщицы к ныряльщице, от кооператива к кооперативу. Японцы получили столько жалоб, что обещали изменить нынешние порядки.
— Но они нам наврали! — гневно заявила мать. — Прошло уже столько месяцев…
Бабушка, которая ненавидела японцев как никто другой в нашей деревне, предупредила:
— Будь осторожна.
Но время осторожности прошло. План был уже составлен. Близилась ярмарка пятого дня[8] в деревне Сева, и хэнё из Хадо собирались на нее прийти. Там к ним должны были присоединиться другие хэнё из соседних деревень, а оттуда все намеревались отправиться в районное бюро в Пхёндэ и предъявить свои требования. Ныряльщиц охватило радостное волнение, но к нему примешивалась тревога: никто не знал, как поведут себя японцы.
В ночь перед маршем Ми Чжа ночевала у нас. Было начало января, слишком холодно, чтобы гулять и любоваться звездами, но отец все-таки вынес моего младшего брата на улицу, надеясь, что тот успокоится и уснет. Мать позвала нас в комнату. Бабушка уже сидела там.
— Хочешь завтра тоже пойти? — спросила мать.
— Да! Очень! — Я была в полном восторге, что меня позвали.
Ми Чжа сидела опустив голову. Моя мать относилась к ней с симпатией и много для нее делала, но ожидать приглашения на антияпонский митинг — это, наверное, было бы уже чересчур.
— Я поговорила с твоей теткой, — сказала матушка, обращаясь к Ми Чжа. — До чего неприятная женщина.
Ми Чжа подняла голову. В глазах ее зажглась трепетная надежда.
— Я сказала ей, что, если ты пойдешь с нами, это поможет смыть с тебя пятно грехов твоего отца, — продолжила мать.
Ми Чжа взвизгнула от радости.
— Ну вот, обо всем договорились. А теперь послушайте бабушку.
Ми Чжа устроилась рядом со мной. Бабушка часто рассказывала нам истории, которые слышала от своей бабушки, а та от своей и так далее. Именно так мы узнавали о прошлом — а заодно и о том, что творится в мире вокруг нас. Наверное, мать хотела напомнить нам обо всем этом перед маршем.
— Когда-то давным-давно, — начала бабушка, — земля вспучилась, из нее появились три брата — Ко, Бу и Ян — и создали наш остров. Они усердно работали, но им было одиноко. Однажды к ним приплыли на судне три сестры-принцессы и привезли с собой лошадей, скот и пять злаков. Все это они получили от Хальман Чжачхонби, богини любви. Братья женились на принцессах, и три супружеские пары создали королевство Тхамна, которое просуществовало тысячу лет…
— «Тхамна» значит «страна островов», — вставила Ми Чжа, демонстрируя, сколько запомнила с прошлого раза, когда бабушка рассказывала эту историю.
— Наши предки-тхамна были мореходами, — продолжала бабушка. — Они торговали с другими странами. Их взгляд всегда был устремлен вдаль, и они научили нас независимости. Они подарили нам язык…
— А мой отец говорил, что в языке Чеджудо есть и китайские слова, и монгольские, и русские, и слова других стран, — снова перебила Ми Чжа. — Например, Японии. И Фиджи, и Океании. А корейские слова пришли к нам сотни лет назад, а может, даже тысячи. Так он говорил…
Ми Чжа затихла. Она часто увлекалась, хвастаясь тем, чему научилась в городе, но моя бабушка не любила вспоминать об отце Ми Чжа. Сегодня, однако, бабушка не стала неодобрительно фыркать и просто продолжила:
