Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
восхищения освободил и ее, и остальных заложников[69].
Женские отряды и полки сражались наравне с мужскими
Занятия спортом, позволявшие женщинам закалять тело, и повседневная привычка к наготе имели широкие последствия и помимо отдельных личных подвигов. По всему Древнему миру имеются разрозненные, но многочисленные свидетельства о воительницах, с оружием в руках сражавшихся на передовой – занятие, которое нынешняя расхожая мудрость считает исключительно мужским. Царицы сами водили в бой свои войска, и не формально, как церемониальные фигуры, а как эффективные военные вожди: так, Томирис, скифская царица-воительница, правительница племени массагетов на территории нынешнего Ирана, разбила орды Кира Великого, вторгшегося на ее землю, и убила в бою самого царя, мстя ему за смерть в битве своего сына. Случалось правительницам возглавлять и морские битвы, как египетской царице Клеопатре в битве при Акции, когда необычный для нее нервный срыв стоил ей победы, империи, возлюбленного Антония и самой жизни. Особенно почитались царицы-воительницы в кельтской Британии, где у великой богини всегда имелся выраженный воинственный аспект. Дохристианские хроники сообщают нам о множестве женщин-военных вождей, подобных королеве Медб (Мэйв), которая сама водила в бой свои войска и, враждуя с королевой Финдмор, в сражении при Дун-Собхайре (Dun Sobhairche) в графстве Антрим своими руками пленила пятьдесят вражеских воительниц[70].
Кельтские воительницы вошли в легенды благодаря своей мощи и ярости. Пораженный римский историк Дион Кассий так описывает появление на поле боя Боудикки, царицы иценов: «С копьем в руках, огромная телом и устрашающая видом»[71]. Такая же воинственность была характерна и для ее сестер по оружию: еще один римский хронист, видевший кельтских женщин в деле, предупреждал соотечественников, что и целому отряду римских солдат не устоять перед одним галлом, если он позовет на помощь жену: «вздувая шею, скаля зубы и размахивая огромными ручищами, она раздает удары и пинки, словно пускает снаряды из катапульты»[72].
Рассказы о воительницах упорнее всего держались в Средиземноморье и на Ближнем Востоке; с древнейших времен письменные и устные источники этих мест сообщали о существовании племени воинственных женщин, оставшихся в истории под именем амазонок. Отсутствие каких-либо «надежных» исторических данных (например, археологических остатков города или надписей, повествующих о славных победах) привело к тому, что эти рассказы трактуются исключительно как миф или легенда, «не более чем обычные байки путешественников о далеких странах, где все наоборот», – так отмахивается от этого сюжета Оксфордский классический словарь. Историки-феминисты ХХ века также не спешат принимать историю амазонок, видя в ней чересчур удобное свидетельство в пользу неизбежности мужского господства – ведь во всех этих историях амазонок рано или поздно побеждают и насилуют/женятся на них герои вроде Тесея. Еще одна проблема коренится в очевидно фантастической и неверной этимологии слова «амазонка», якобы от греческого «а» (без) и «мазос» (грудь). Сейчас известно, что это лингвистическая фантазия, не имеющая никаких оснований и в анатомии – у многих ли женщин правая грудь так велика, чтобы не давала отвести руку? – так что и сама идея племени женщин, отрезавших себе груди, чтобы лучше сражаться, оказалась дискредитирована.
Но полностью отметать возможность существования амазонок значит вместе с водой выплескивать и ребенка. Письменные источники, от баек путешественников до трудов вполне надежных во всем прочем историков, слишком многочисленны и хорошо согласуются друг с другом, чтобы их игнорировать; право, потомкам не стоило бы так легкомысленно отмахиваться от того, чему такие разные авторы, как Плиний, Страбон, Геродот, Эсхил, Диодор и Плутарх уделяли серьезное внимание и считали истиной. Кроме того, миф и легенду об амазонках поддерживают многочисленные ритуалы, жертвоприношения, игровые сражения и церемонии позднейших веков, происхождение которых общество уверенно приписывало амазонкам и видело в них отражение эпизодов их исторического прошлого[73].
Как и в случае с более широким вопросом о матриархате, с которым тесно связано представление о самоуправляющемся племени воинственных женщин, ответ лежит в синтезе мифов и легенд с неопровержимыми событиями «реальной» истории. Женщины действительно сражались, как во главе армии, так и в ее рядах; женщины участвовали в войнах; и не случайно важнейшим символом Великой Богини по всему Средиземноморью и Малой Азии был лабрис – двусторонний боевой топор. Кроме того, имеются бесчисленные аутентичные свидетельства: например, греческая воительница и поэтесса Телесилла в V веке до н. э., во время осады Аргоса, своими гимнами и воинскими песнями пробудила боевой дух в горожанках. Аргосские амазонки взялись за оружие, совершили успешную вылазку и после продолжительного боя отогнали врага, а затем посвятили Телесилле храм Афродиты; она же сложила победный гимн в честь Великой Матери богов[74]. Поставим рядом многочисленные схожие свидетельства об «амазонках» в разное время и в разных местах – и станет ясно: как и в случае с матриархатом, речь идет не о каком-то одном племени, но об общей исторической реальности, в которой женщины сражались наравне с мужчинами.
Женщины притязали на полную свободу
Физическая независимость, проявлявшаяся в занятиях спортом и войной, свидетельствует и о более глубокой свободе – той, к которой последующие эпохи были всего нетерпимее, так что у нас она даже не имеет адекватного названия. Обычаи менялись от страны к стране, от культуры к культуре; но очевидно, что при рождении цивилизации женщины в целом пользовались куда большей свободой от ограничений «скромности» или даже целомудрия, чем в любую последующую эпоху. Например, многие общества совершенно не стеснялись женской наготы – и речь не только о нагом теле юной спортсменки или гимнастки. Взрослые женщины также регулярно раздевались на публике в культовых целях, практикуя в обнаженном виде важные церемонии и ритуалы, как юмористического, так и серьезного характера. Свидетельства аттических ваз, датируемых IX–VIII вв. до н. э., неоднократно показывают, как за погребальной процессией афинского гражданина идут обнаженные плакальщицы, а с ними обычно и сама вдова.
Рука об руку с физической свободой шли и ключевые сексуальные свободы такого рода, какого можно ожидать от матриархального общества. Там, где женщины правят, женщины проявляют инициативу и в любовных делах: из двадцати любовно-эротических песен, дошедших до нас из Египта XIII века до н. э., шестнадцать принадлежат женщинам. Одна из них без всякого стыда сообщает: «Я влезла в окно, нашла брата моего в постели – и сердце мое преисполнилось радости». Другая еще более откровенна: «Мой милый, мой красавец! Я умираю от желания стать твоей супругой и хозяйкой всего, что у тебя есть!»[75] Из других частей света до нас дошли не столь цветистые, более приземленные обычаи. Когда Юлия Августа, жена римского императора Севера, стала расспрашивать пленную шотландку о сексуальной свободе, которой, по рассказам, пользовались британские женщины, та ответила ей таким упреком: «Мы исполняем требования природы куда лучше, чем вы, римлянки, ибо открыто сожительствуем с лучшим из мужчин, в то время как вы втайне позволяете себя растлевать самому порочному»[76]. И это «исполнение требований природы» относилось не только к людям, как показывает Элиза Боулдинг:
Свобода, с которой кельтские женщины пользовались сексом, очевидна из рассказов о королеве Медб, которая предложила «дружбу чресел» хозяину быка в обмен на сдачу животного в аренду [для покрытия ее коров]. «Дружбу чресел» предлагала она и за помощь в рейдах и битвах. Судя по всему, все стороны, включая и ее мужа, считали такую сделку вполне благоразумной[77].
Не менее благоразумными, судя по всему, считались те права и обязанности, на которые женщины претендовали не ради собственного удовольствия, а во славу Великой Богини. Они были обширны и разнообразны: от ритуального обнажения до гораздо более темных мистерий, рассказ о которых грозил предательнице смертью. Даже на самом базовом уровне служение Богине, по-видимому, требовало наготы или полуобнаженности: на пещерной росписи из муниципалитета Когуль близ Лериды в Каталонии мы видим, как девять женщин с тяжелыми отвисшими грудями, в одних лишь шапках и колоколообразных юбках, исполняют ритуальный танец плодородия вокруг маленькой мужской фигурки с непропорционально крупным пенисом. Плиний также рассказывает, что женщины в древней Британии совершали свои ритуалы, раздевшись и выкрасив себя коричневой краской[78]. Ключевым элементом поклонения Богине был священный, часто оргиастический танец, стандартной практикой – употребление опьяняющих веществ или галлюциногенов: Богиня требовала полного самозабвения.
В некоторых культурах Богиня требовала и сексуального служения, которое, совершенно не понятое позднейшими историками, как следствие, получило в дальнейшем откровенно неверный ярлык. Вот как описывал этот ритуал Геродот в V веке до н. э.:
Но худший из вавилонских обычаев – тот, что принуждает каждую женщину в стране раз в жизни воссесть в Храме Любви и совершить соитие с каким-нибудь незнакомцем. Мужчины проходят мимо и выбирают, а женщина не может
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
