пальцах, синими губами и жуткой головной болью. Но это даже не сравнится с той пустующей тишиной, которая теперь пылью осела на деревянных полках. Призраки летели из комнаты в комнату, выкачивая всю радость с любовью, которые еще утром теплели в камине. Теперь, приходя домой, смотря в окно, рассматривая отражение, я больше не смогу увидеть самое главное, что было в моей жизни. Я не услышу тонкого голоса, как он по вечерам зовет меня идти ужинать, как он радостно срывается на смех, звонко дергая за каждую струну в сердце. Вставая и опираясь о стену, руки нащупали выключатель. Свет озарил кухню. Мне хотелось налить стакан воды, но пока я шел к раковине, взгляд упал на то, что совсем разбило меня на несколько частей. Радио… эта проклятая коробочка стояла на полке. Алюминиевой линией обрамлялись ее края. Круглые кнопки сверкали под потолочной люстрой. Потертая кнопка включения слегка продавливалась под тяжестью долгой службы. Мне захотелось включить его, но дрожащие пальцы остановились буквально в сантиметре. Это стало просто невыносимо. И при мысли, что я вот так каждый день буду себя сдерживать, внутренности перевернулись. Комок в горле вновь и вновь подступал к горлу, обрушивая весь свой вес на тонкие стенки. Я держался до последней секунды, но наедине с собой больше не хотел притворяться и в безудержном крике упал на пол…
…
…
День похорон. Настал он незаметно, даже слишком быстро. Все дни я пролежал в кровати, обреченно отдаваясь воспоминаниям о самом дорогом мне человеке. Нахождение в нашем доме было сравнимо с тюрьмой. Я должен был отбывать свой срок, без возможности встать и выйти за ее пределы. Все так неожиданно поменялось, что мне до сих пор не верилось в произошедшее. Все вещи были на своих местах, как Эмма оставила при выходе. Все кричало о ее существовании, но ее не было… да, ее действительно, не было. И как я могу вообще подумать о том, чтобы попытаться собрать себя воедино и пойти на самый настоящий суд. Я не смогу скрыться в тени, убежать от того, что мне суждено прожить. Все родственники, друзья и знакомые будут уделять мне большое внимание, стараться помочь никому не нужными словами. Я буду видеть их лица и читать сожаления, скорбь, но ни одного из них не было в тот момент, когда мы, Эмма, нуждались в их присутствии. Лживые слова не вернут ту, которую мне хочется сейчас прижать к себе, почувствовать ее запах кожи, услышать стук ее сердца.
Внутреннее пробуждение отозвалось острой болью во всем теле. Пролежав несколько дней в постели, мое существо решило, что тоже готово назвать себя мертвецом. Ни один мускул не выполнял свою функцию, я ни ел, ни пил, это отошло на задний план. Пальцы не ощущали материи, хотя порой уличный холод мог пробудить их твердую поверхность. Одеяло было пропитано ночными думами, скорбящими разговорами с самим собой. Иногда я обращался к призраку. Не знаю, может я так быстро смог подружиться с безумием, но мне казалось, что я иногда слышу ее смех в коридоре, вижу ее, сидящей на краю кровати и вяжущей новую партию игрушек. Протягивая руку, мне оставалось едва ли несколько миллиметров, чтобы достичь ее плеча. Но образ растворялся, оставляя меня наедине с поглощающим чувством одиночества.
— Артур, за тобой заехать? — такое сообщение я получил около часа назад. Тиф хотела проявить заботу и подобрать меня у дома. Возможно, она тем самым хотела подчеркнуть мою невозможность осознанно сесть за руль. Может ей просто было по пути, но первый вариант больше походил на нее. Я на секунду разозлился, но тут же пришел в себя. Она была, конечно, права. Выставив руки перед собой, та и другая принялись предательски сотрясаться в дрожи. Я не мог контролировать ее, даже на мгновение прекратить. Голова кружилась, четыре стены сужались в маленькую коробочку. Но я не чувствовал себя зажатым в их кандалы. Я дышал и не падал в обморок, на что так яро рассчитывал. Столько дней я мучил себя, чтобы обречь существование большей болью, но организм все еще пытался бороться.
На улице было невыносимо ветрено сегодня. Деревья сада наклонялись к земле, касаясь кроной холодной поверхности. Лёгкий слой снега перьями кружился в танце, опадая рисунком на редкие сухие листья. Рядом с тропинкой я заметил пару следов. Маленькие лапы пробегали здесь недавно. Наверное, он хотел найти что поесть, но не обнаружив дружелюбной души, побрел в обратную сторону. В некоторых местах нетрудно было догадаться, что маленький друг решил поваляться в белоснежной пелене, чтобы оставить пару своих грязных очерков на странице. Я поймал себя на мысли, что хочу увидеть этого сорванца. Но потом тут же одумался и с еще большей злостью принялся проклинать себя. Я не должен был думать о том, кто стал моим последним воспоминанием три дня назад. Я должен был думать только об Эмме и ни о чем другом.
Сесть за руль была плохой идеей. Как только я выехал на тропу, рука сама по себе нажала на кнопку включить радио. И, конечно, заиграла именно та станция… кулак пришелся костяшками прямо по панели. Несколько из кнопок неестественно изогнулись, но не выполнили моего желания. Музыка продолжала играть, и внутри все так и рушилось. Точно в цель попадала каждое слово, нота, голос. Крупицы еще более ничтожными песчинками падали в бездонную тьму. Физическая боль не помогала ни каким образом собраться. Я остановился по середине дороги и непрерывно бил по источнику звука. Кровь пачкала сидения, пятнами разводила круги на одежде, попадала в маленькие щели. Но ничто из этого не приводило разум в порядок. Музыка даже успела прекратиться, но в приступе бешенства как-то сложно найти границы в творящемся хаосе. Да даже подходящие к окну водители не стали ясным доказательством наконец прекратить обрушивать зло на бездушную машину.
— Молодой человек, дайте нам проехать! Что вы тут встали на дороге?
И вновь, как пару дней назад, на глазах навернулись бессмертные капли. Ни один раз, сидя дома, я не позволял слезе скатиться по щеке. Может потому что был один, и никто не смотрел мне прямо в глаза. А сейчас перед лицом вновь незнакомого мне человека, непрошеное чувство так и лезет наружу. Рука начала напоминать о моем еще бренном существовании. Импульс дал в голову, и я проснулся. Тёмные пятна дождем пропитали одежду. Я продолжал пялиться на человека в окне. Он что-то старался мне яро объяснить, но слов не
