чтобы его не заметили.
— Наконец-то, — пробурчал продрогший насмерть паренек, когда пролетка добралась до каменного двухэтажного дома с заметной горбатой крышей. — А то я уже ног не чувствую.
Экипаж немного просел, когда грузный Петерсон выбирался из нее. Немного погодя послышался довольный голос извозчика, явно получившего больше, чем следовало. Рассыпался в благодарностях, называя доктора не иначе, как «милостевый государь». В этот самый момент Рафи и спрыгнул с козел и тут же прильнул к фонарному столбу, лампа которого едва светила тусклым светом.
— Слава Господу, этот проклятый день, наконец-то, закончился, — с тяжелым вздохом Петерсон поднялся на небольшое крыльцо. Чертыхаясь, вытащил ключ и долго пытался попасть им в замочную скважину. — Чертов замок… Сказал же нужно поменять…
Рафи застыл в напряжении, выжидая момент. Его немного потряхивало от возбуждения и страха. Не дурак, понимал, что сейчас готовиться совершить преступление первой категории по имперскому уголовному кодексу. От наказания, в случае поимки, его даже несовершеннолетние не спасет. Сразу же отправиться на спецпоселение для малолетних преступников, а чуть позже и на полноценную каторгу для взрослых. Но все это меркло перед истовым желание спасти сестру, буквально сжигавшим его изнутри.
— Чертов замок… — хриплое бормотание доктора вдруг прервало сытое чавканье замочного механизма. Высокая красная дверь, украшенная вензелями, пошла внутрь.
Парнишка тут же рванулся с места и всей своей массой врезался в мужчину, сваливая его прямо в прихожую дома.
— Ой! — ойкнул тот, растягиваясь на полу и портя воздух от страха.
Рафи быстро закрыл дверь на замок. Мало ли кто и что увидит с улицы.
— Ты? — пытавшийся встать, Петерсон вдруг увидел его. От испуга на лице не осталось и следа. Весь красными пятнами от злости пошел, затряс головой. — Малолетний сучонок, теперь тебе конец! Ты даже не представляешь, что я с тобой сделаю, — шипел взбешенный толстяк, тряся подбородками. — Тебе конец! Ты, вообще, больше из приюта не выйдешь! А если и выйдешь, то только в инвалидной коляске! Жрать будешь через трубочку, как овощ…
Внимательно все это слушавший, Рафи не дал ему договорить. Молниеносно вытащил молоток и со всей силы ударил по его коленной чашечке, с хрустом вминая железку в ногу.
— А-а-а-а… — задохнулся от боли Петерсон, издав тонкий поросячий визг. — Ты… Ты… я же сам лично…придушу тебя, выблядок… — с трудом выталкивал оскорбления из рта. — Не-ет… Лучше в полицию сдам… На спецпоселение… Там быстро из тебя…
Прерывая поток брани, Рафи снова ударил. Железный набалдашник с чавканьем вонзился в то же самое место.
— Хр-р-р-р, — с округлившимися глазами, захрипел доктор. В его глазах уже не было бешенства и злобы. Остался лишь животный страх. Понял, наконец, что сейчас он в полной власти напавшего на него юнца. — Хва… тит…. Хватит… Прошу. Не надо больше бить… Чего тебе нужно?
Здоровой ногой он все пытался оттолкнуться, чтобы отодвинуться от Рафи подальше. Только подошва ботинка скользила на паркете, оставляя прерывистый темный след.
— Скажи… э-э-э… Рафаэль? Чего тебе нужно? Денег? У меня есть деньги… Много денег, — он судорожно замотал головой по сторонам, словно вспоминал, где они у него лежат. — Там… там на втором этаже в комоде… Я все отдам! Слышишь? Все!
Отложивший в сторону молоток, парень подвинулся ближе. Внимательно посмотрел его в глаза и медленно покачал головой. Не нужно ему было никаких денег от этого урода. Пусть подавится ими.
— Где моя сестра? — тихо, едва слышно, спросил Рафи. — Что случилось с Ланой?
Здоровая нога у Петерсона вновь задергалась, как у раздавленного таракана. Забегали поросячьи глазки. Явно знал, что-то скрывая.
— Сестра… Какая сестра? Наша воспитанница? — смотрел так, словно не понял, о чем его спрашивали. Только голос предательски дрожал, выдавая волнение. — Лана, говоришь? Э-э-э-э… Мне нужно посмотреть дела… Да, да, я должен попасть в свой кабинет и посмотреть в архиве. Там же хранятся все медицинские карты наших воспитанников. И я сразу же все тебе расскажу. У меня полный архив, Рафаэль.
Доктор говорил быстро, то и дело упоминая свой кабинет в приюте и архив с делами. Слов было много и разных, но нужных ни одного.
— Вижу, за дурачка меня держишь, — одними губами улыбнулся парень, прекрасно видя, как мужчина тянет время. — Жаль… Я думал, ты все понял.
Молоток вновь оказался в его руки. И больше он не сдерживался. Чувствуя, как быстро утекает драгоценное время, Рафи замолотил с такой силой, что хрипы и вопли доктора слились в единый звук.
— Все… все… скажу… Хватит… — сипел Петерсон, когда и вторая его нога ниже колена оказалась размочаленной на части. Из прорех некогда модных брюк торчали белоснежные куски костей, красное месиво плоти. — Калышева… Это она… Слышишь, Рафаэл… Калышева продала ее… за деньги… очень большие деньги… Делала уже так не раз. А я готовил бумаги… Писал в медицинских картах так, как нужно…
С налившимися кровь глазами, Рафи уставился в его лицо. Чувствовал, как бешенство снова накатывало на него. Получалось, что его сестру продали, как собачонку. И сейчас с ней могли делать такое, о чем даже подумать страшно.
— Не надо… не надо… Не бей больше, — всхлипнул Петерсон, понимая, что его сейчас будут убивать. — Это все Калышева… Эта сучка так деньги зарабатывает… Я ведь ничего не делал… Рафаэль, слышишь? Это не я! Я только немного поправлял медкарты… Я больше ничего не знаю.
Молоток, с которого капала кровь, завис над головой доктора. Вот-вот и обрушится вниз, сокрушая кости черепа.
Отчетливо запахло мочой. Желтый ручеек, берущий начало от ног Петерсона, медленно смешивался с багрово-красной лужей крови.
—… Я скажу… Я все скажу… я слышал, как она говорила по телефону… — лепетал доктор, надеясь хоть как-то отстрочить неизбежное. — Она говорила про князя…
Рафи наклонился еще ниже, к самому лицо мужчины, чтобы ничего не упустить из его шепота. Только доктор вдруг дернулся, захрипел. Из его рта пошла сначала грязно желтая пена, а потом и кровь.
Молоток у него вырвался из пальцев и с грохотом упал на паркет. Парнишка широк раскрытыми глазами смотрел, как на мгновение над телом появилась какая-то серая дымка. Глазом толком не ухватить. Едва он наклонился ближе, как все исчезло.
-//-//-
Две маленькие девчушки, одетые в одинаковые розовые платьица с милыми рюшечками и огромными белыми бантами на головах, деловито возились на роскошном пестром ковре. Перед ними возвышался огромный игрушечный дом, сделанный с невероятным искусством. В нем имелись этажи, пролеты с лестницами, комнаты, наполненные мебелью из дерева, бархата и серебра. Если заглянуть внутрь, то можно было заметить большой стол на кухне, заполненной самой настоящей, но миниатюрной, столовой посудой. В ванной комнате стояла белоснежная ванна из мрамора, на крохотных крючочках висела махровые полотенца. Имелись даже мохнатые коврики в гостиной.
Настоящим произведением искусства были и куколки, с которыми играли малышки. Фарфоровые личики кукол имели потрясающее сходство с живыми людьми, что говорило о их немалой стоимости. Тщательно сшитые платья, миниатюрные туфельки, браслетики и заколки на головах, тоже стоили баснословных денег.
— Деда, смотри! — одна из девочек вдруг сорвалась с места и подбежала с куклой в руках к пожилому мужчине, сидевшему в кресле и с грустной улыбкой неотрывно наблюдавшему за ней. — Она прыгать умеет! — куколка в ее руках несколько раз дернулась в воздухе, что, по ее мнению, должно было впечатлить старика. — Во!
— Очень хорошо, — кивнул он, нежно касаясь ее волос на голове. — Очень хорошо.
Удовлетворившись этим, малышка тут же убежала к подружке. И шумная возня возле кукольного домика возобновилась.
Князь Голицын еще некоторое время любовался внучкой, не сводя с нее глаз. Но в один момент грузно поднялся с кресла и направился к выходу из детской комнаты. Уже у двери грозно посмотрел на двух нянечек-воспитательниц в строгих платьях, застывших у стены. Можно было ничего и не говорить, так все ясно. Шкуру живьем спустить с них и с их родных до пятого колена, если с его внучкой что-то случиться.
— Что, Игорь? — входя в рабочий кабинет, он заметил ждавшего его личного охранника. Того что-то тревожило, сразу же понял князь. Такие эмоции он с легкостью считывал со своего фамильяра. Устоявшаяся между ними связь позволяла делать и не такое. — В чем проблема?
— Проблем нет, господин. Есть беспокойство, —
