как это происходило, а в следующей — почему это произошло.
Итак, принципиально важным моментом стало появление профессиональной бюрократии. Именно коллективный интерес этой группы становится главным мотором всех последующих изменений. Бюрократия появилась как неизбежный результат расширения государства «вовнутрь», и, в частности, если мы говорим о Европе, как один из результатов политики меркантилизма, то есть, попыток государства зарабатывать на регулировании экономической деятельности, для чего были необходимы орды чиновников. Рост этой группы людей, находящихся на жаловании и кровно заинтересованных в его стабильности был поначалу незаметен, но уже во времена абсолютизма эта группа обладала серьезной властью. «Ваше величество всего лишь традиция» — эти слова были сказаны французскому абсолютному монарху в момент наивысшего расцвета этой самой монархии.
Вместе с бюрократией появилась и идея «государственного», — концепция организации общества независимая от монарха, монархии и вообще от способа управления. Классиком жанра здесь, конечно же, является Гоббс. Гоббс отличается от большинства его предшественников тем, что он преподносит государство не как продукт истории конкретных народов и не как продукт воли монархов, а как неизбежную форму организации человечества. Идея «государственного», существующего отдельно от конкретного государства является матерью всех последующих инноваций.
Сейчас для нас важны две из них. Первая — это «государственный долг». Фактически, это мошенничество, в котором заемщик — физическое лицо, заменяется на весьма специфическое юридическое лицо, проще говоря, подменяет конкретного короля абстрактным государством. Некоторые виды юридических лиц тоже национализируют издержки, однако они все равно находятся в общем для всех правовом поле и несут ущерб от банкротства. В случае государства не происходит ни того, ни другого. Государство само создает «правовое поле» и решение о том, как именно будет возвращен займ и будет ли возвращен вообще говоря, является политическим, а не юридическим. Банкротство государства ограничивается лишь его признанием неспособности платить по счетам, оно не ликвидируется, как предприятие и лишь в наиболее одиозных случаях политики несут реальную ответственность за свои действия. Самое же главное тут то, что государственные займы «обеспечиваются» налогообложением, то есть, они делаются от имени государства, а отвечают по ним налогообязанные.
Первоначально цель «государственного долга» как раз и состояла в том, чтобы избавить монарха от необходимости продавать земли и замки в уплату своих долгов и переложить свои проблемы на налогоплательщиков. Несколько позже государства открыли все прелести невозможности реального банкротства и еще позже выяснилась простая вещь — король не нужен. Для того, чтобы брать займы и вешать их на государственный долг не нужна монархия. Эта история — прекрасная иллюстрация моего тезиса о том, что государство, стремясь к расширению, находит все более совершенные формы паразитирования. И в ходе этого процесса могут меняться и «формы правления» и «социальное устройство», в том числе и ликвидироваться либо сводиться к декоративной роли институты, еще вчера казавшиеся всемогущими и незыблемыми.
Вторая инновация — это государственный бюджет, а точнее, появление «государственных расходов» и отделение от них расходов короны. Проще говоря, казна государя превращается в государственную казну, в которой расходы на нужды короны являются лишь одной из статей. В наиболее вызывающей форме это было сделано в Англии, где королю причиталась фиксированная сумма, выплачиваемая раз в год.
Появление государственного бюджета трудно переоценить. Это одно из величайших достижений паразитирования. Еще каких-то 150-200 лет назад состояние королевской казны интересовало лишь кредиторов. Человек (не чиновник и не вельможа), переживающий о том, что в казне нет денег, воспринимался бы как сумасшедший. Никому и в голову не могло прийти считать государственные деньги «нашими» деньгами.
Параллельно шли идеологические изменения. Борьба с монархами породила идею народного суверенитета. Это еще один прекрасный пример эволюции паразитирования, теперь уже на примере идей. Дело обстояло так. Одновременно с «народным» суверенитетом, начиная с левеллеров высказывается и идея личного суверенитета, а попросту говоря, неприкосновенности прав собственности. Но эта идея, в случае ее удачной реализации, ликвидировала бы паразитирование. Поэтому личный суверенитет игнорируется (эта идея остается на заднем плане у Локка и опять появляется только у Ротбарда), а политически актуальным становится суверенитет «народный». Все это выливается в политическое течение, которое можно обобщенно назвать «республиканством». Его идейная суть состоит в замене суверенитета (предположительно эгоистического и развращенного) монарха на суверенитет (предположительно доброго и справедливого) народа.
Республиканство выросло, в том числе, и из увлечения античностью, которое началось еще в эпоху Возрождения. Европейцы вдруг вспомнили о греческих полисах и римской республике, которые давали им воодушевляющие примеры «служения народу» (особенно римляне) и снабдили их рядом идей, среди которых, например, была идея о том, что должность может существовать отдельно от человека. Это придало становлению бюрократии характер прогрессивного движения. Республиканство просуществовало как самостоятельное политическое течение (и чуть ли не идеология) вплоть до объединения Италии.
Здесь, опять-таки, показательно то, что римляне, которых республиканцы ставили в пример и которым подражали, никакого понятия не имели о суверенитете — ни монаршьем, ни, тем более, «народном». Некое подобное идеи суверенитета монарха появляется там только при Диоклетиане, то есть, совсем незадолго до краха. До этого момента император считается одним из сенаторов, а его эдикты — обычными преторскими эдиктами. Понятно, что в республиканские времена, которые брали за образец деятели прогрессивной общественности того времени, вообще никаких идей «суверенитета» не было.
Последний гвоздь в гроб старого порядка забило Просвещение со своим рационализмом, который из естественных наук неизбежно распространился и на «социальную сферу», где благополучно превратился в позитивизм. Теперь считалось, что государство может и должно приносить пользу (если, конечно, будет правильно и рационально организовано).
Итак, монарха заменила абстракция государства, теперь не монархи, а «народы» владели территориями и изъявляли свою волю через государственные институты. Чиновники и политики были лишь слугами, «людьми, которых мы наняли на работу», а само государство, которое всегда воспринималось как (неизбежное) зло, превратилось в инструмент причинения добра. Идея Гоббса об «искусственном человеке», состоящим из множества людей, воплотилась в жизнь. Левиафан родился. Аплодисменты.
Грандиозные успехи
Итак, в течение каких-то трехсот лет государство изменилось до неузнаваемости. Реальный субъект — монарх был заменен «народом» — искусственным человеком Гоббса, фикцией, от имени которой осуществлялось теперь налогообложение того же самого «народа».
Это полностью поменяло взаимоотношения налогообязанных и тех, кто получал доход от налогов. Теперь налогообязанные могли верить в то, что государство приносит пользу и рассматривать его как «свое». Руки Левиафана оказались развязаны и он немедленно принялся за дело.
В течение исторически короткого времени было закончено присвоение государством денежной системы. Процесс занял примерно 300 лет, но шел он с неодинаковой
