денег дать не могла по определению. Кирилл уже не верил Таланину и тоже денег не давал.
– Что делать будем? – спросил я у Таланина.
– Два варианта, – ответил Таланин и возбужденно начал ходить по кухне, словно хотел вырваться на свободу.
Я знал такие его состояния. Обычно после них он выдавал очередную безумную идею, как у кого-нибудь взять денег, но так, чтобы не отдавать, а человек еще при этом себя виноватым чувствовал.
– Первый – это ты допишешь свою книгу, станешь великим русским писателем, и тебе дадут кучу денег.
– А второй? – спросил я.
– Надо ехать на Горбушку и встретиться там с Петей Циперсоном.
– Ху из факинг Петя? Циперсон – кликуха?
– Не, реально фамилия. У него там пара павильонов. Телевизоры продает и очень хочет вложиться куда-нибудь деньгами. Еще Валерке предлагал, когда тот на Горбушке работал.
Мы поехали на Горбушку. Я не особо верил в эту идею, но Циперсон пообещал денег дать.
– Что ты ему сказал? – спросил я у Таланина, когда мы ехали обратно.
– Что Валера согласен на то, что он ему предлагал.
– А что предлагал?
– Циперсон хочет расширяться, хочет надежных людей. Валера ему всегда казался надежней некуда.
Хочет на Савеловском рынке открыть павильон со своими телевизорами и чтобы всем этим занимался Валера. То есть я, пока Валера в Индии.
– Но ты же не можешь просто взять деньги и ничего не делать.
– Не могу. Просто теперь надо взять деньги еще у одного человека на то же самое и открыть павильон.
– Ясно, – сказал я.
Глава 37
Я сидел на кухне. Телевизор сказал, что: «21 августа 2006 года на одной из территорий Черкизовского рынка произошел взрыв.
В результате теракта погибли 14 человек (из них 8 погибли на месте, а остальные скончались в больницах), в том числе двое детей, и был ранен 61 человек».
Таланин влетел в квартиру с бешеными глазами, взъерошенный и явно в отличном настроении.
– Пьем! – заорал он. – Циперсон денег дал.
– Помянем, да, – сказал я.
– Кого?
– Всех.
– Ладно, – согласился Таланин и добавил: – Еще завтра Анечка приедет.
– Кто это? – спросил я.
– Познакомился с ней, когда в Самаре жил. Она охуенная. Хочет в Москву перебираться, просит остановиться на недельку, пока не снимет квартиру.
– Ладно, – сказал я и спросил: – Она про любовь что-нибудь знает?
– Чего?
– Забей.
В три часа ночи я осознал себя спящим мордой на барной стойке. Передо мной стоял бокал «Гиннеса». Таланин сидел рядом и клеил блондинку. Та смеялась, поправляла волосы и что-то эмоционально рассказывала.
Я вышел на улицу подышать воздухом. Задрал голову и смотрел в подсвеченное городскими огнями небо. Сейчас мне казалось, что время стало бежать слишком быстро. Даже быстрее, чем я могу за ним поспевать. Раньше, когда темнота пугала, небо было выше, а люди казались великанами, которым я был по колено, прожитый месяц был бесконечностью, а сейчас это период, который вмещает в себя всего лишь четыре, ну пять суббот.
Дни полетели с невероятной скоростью. Затем недели и месяцы заспешили в небытие, теперь годы. Скоро они упакуются в десятилетия, заторопятся, понесутся, вздымая клубы пыли. В ней уже ничего нельзя будет разглядеть, кроме приближающейся смерти.
Больше пугает даже не скорость, с которой жизнь проносится мимо, а непонимание того, сколько у меня осталось времени. Я был бы не прочь договориться со временем. Буду больше ценить остановки, что делает для меня в моменты, когда счастлив, а время, в свою очередь, не даст мне оказаться в состоянии, когда не останется ничего, кроме воспоминаний о прожитой жизни.
– Есть сигаретка?
Она стояла, пошатываясь, и нервно рылась в сумочке.
– Есть, – я протянул ей пачку.
– Что там на небе? Уже минут десять пялишься.
– Убегающее время, – ответил я.
– Чересчур эпично. Я – Маша.
– Ян, – представился я.
– У тебя красивый нос, Ян.
Я по привычке потрогал нос.
– Что такое любовь, Маш? – спросил утром, пока она натягивала трусы.
Мне хотелось добавить: «У тебя красивая пизда», – но боялся, что тогда она не ответит.
– Не знаю, Ян. Может, любовь – это жить долго и счастливо?
– У тебя красивая пизда, – сказал я.
– Спасибо, – сказала Маша.
Глава 38
Анечка приехала ближе к обеду. И да, Таланин оказался прав, она была охуенна. Бывают такие женщины, что кажется, будто они взглядом могут дом разрушить. Это про Анечку.
Выебать ее хотелось сразу, желательно в особо извращенной форме, чтобы разрушить эту красоту. И Таланин это сделал уже часа через два, как она приехала.
Меня это жутко взбесило, и я не понимал почему. Наверное, я рассчитывал, что у меня тоже есть шанс, несмотря на то, что к Таланину она и ехала.
У Анечки были длинные, гладкие черные волосы. Капризные губы и шикарные сиськи.
Я не хотел слышать Анечкины стоны из соседней комнаты и ушел гулять.
Впервые в тот день Москва мне показалась чужой и даже злой. Вообще, с этим городом я был на короткой ноге, хоть и родился в странном городе на краю Сибири, где-то между Байкалом и монгольской пустыней Гоби.
Я помню, там был целый один кинотеатр. Место культовое и почитаемое. Если не сказать большего – паломническое. Люди с замиранием сердца останавливались перед щитами под вывеской «Скоро на экранах», считали дни, когда в их жизнь стремительно ворвется Митхун Чакраборти и научит танцевать диско.
Самые искушенные томились в неге ожидания чего-то совершенно невероятного – «Кинг-Конга». Тот самый «советский Кинг-Конг», после просмотра которого зачерствевшую душу советского человека не смогли пробить ни «титаники», ни прочие масштабные фильмы. За душу того советского человека с успехом боролись только «Конан-варвар», «Чужой» и доблестный полицейский Кобрети.
Я был счастливым ребенком не только потому, что был ребенком. Но! Я был еще и внуком самой уважаемой бабушки в городе – бабушки-киномеханика. Тогда, когда все ютились в некомфортном советском кинозале, я гордо восседал в будке киномеханика и в сотый раз пересматривал певучие индийские фильмы.
Я любил запах в кинобудке. Запах нагретой кинопленки, мерный, почти метрономный треск бобин. Я восхищался Митхуном, который вдребезги разносил своих врагов, крушил челюсти, не забывая при этом петь и танцевать. Как он все это умудрялся делать одновременно? Но потом детство кончилось.
Оно кончилось не потому, что я перестал быть ребенком, а потому что привезли фильм «Холодное лето пятьдесят третьего». Я в десятый раз смотрел этот фильм и в десятый раз плакал навзрыд. Мне было безумно жаль убитого героя Папанова, я не мог
