корыльбуны и даже не пойманные караси. Перед толпой в бабылидином дворе Варвара позволила себе откровенность. Еще поплатится за свое презрение. Тылки возмущены не на шутку. Замять не получится. В ушах у всех зазвучал лязг невидимых танковых гусениц, в сладком майском воздухе поднялся ядовитый синий дым, натянуло гарью. Из глубин генной памяти возродилось вот это – противостояние, война, сшибка. Противники готовятся.
Да, Варвара – директорша, но кто в ее команде? кто будет воевать в ее войске? Рыжие братья Клобы верны, кто же еще? Это Варваре предстояло выяснить. Потому она собирает совещание сегодня после обеда в управе. А еще до обеда – с утра пораньше – мини совещание устроили Щапов с Васыром в непринужденной домашней атмосфере – в беседке на Щаповском участке в Кашкуке.
**
Калерия Арвидовна Щапова усердно готовилась к приему гостя. Напекла, нажарила, напарила, словно не для завтрака собирала, а для праздничной трапезы. Кушанья у хозяйки – пальчики оближешь и даже их съешь. Густые сливки в белом фарфоровом кувшинчике. Кулебяка из дрожжевого теста, начиненная капустой, луком и яйцом, горбуша собственного соления, топленый с маслом в духовке творог из козьего молока. В заварочном чайнике тягучий темно-коричневый чай, аромат которого усиливал домашний травяной сбор. Все свежее, соблазнительное донельзя. Женщина исхлопоталась, расстелила скатерку на стол, вопросительно взглянула на мужа – тот, поняв ее без слов, отрицательно мотнул головой: не надо!.. Ну, не надо – так не надо. Обошлись сегодня без спиртного, хотя думалось на прошлогоднюю рябиновую настойку с лимоном и шиповником – опять же фирменный рецепт супруги Владимира Игнатьевича.
– Наконец-то! Везде тебя встречают, а до меня до сих пор не дошел, – приветствовал хозяин долгожданного гостя.
– Да иду, я иду… Пришел, видишь… – отозвался Васыр.
– Снимай плащ. Тепло, а ты как в доспехах… Садись за стол.
– Воевать будем или вкушать? Наготовила ты, Калерия Арвидовна. Тут же на роту солдат.
– На роту? На двух здоровых мужиков. Я давно хочу накормить тебя, Борис Сергеевич. Ты после похорон худой, черный, грустный – прегрустный…
– Схуднуть ему есть с чего. Лидочка его умерла. А он и раньше поесть забывал. Как из Германии вернулся, отстал от их свиных сосисок. В квартире один. Твоя домработница хоть заботится, готовит? Ты деньги платишь и не замечаешь ее присутствия или отсутствия.
– Готовит. Первое, второе, третье. И компот… Спасибо, Игнатич я с утра вроде как не голодный.
– Пробежку по Утылве совершил, и аппетит не проснулся? Слышать не желаю. Сиди! Сейчас от запахов слюнки потекут… Сдаешь ты, Боря. Не вовремя – по причине того, что мы задумали.
– Неправильно, Игнатич. Я хоть куда. В хорошей форме.
– Зубы не заговаривай. Давай. Чайку горячего налью. Угощайся.
– Кха, кха… С мятой чай? Спасибо, сахарку положу… Вот кусочек с удовольствием…
– На здоровье! – Калерия Арвидовна расплылась в улыбке.
Женщина недолго посидела за столом – выждала, пока мужчины насытятся. Затем убрала грязную посуду. Снова вскипятила в кухне чайник, принесла, заодно выставила малиновое варенье. Владимир Игнатьевич конфет не любил, да и варенье особо не ел. Зато Васыр сразу потянулся с ложкой. Пристрастие к сладкому на его худобе не сказывалось никак. Облизывая малину с губ, начал разговор.
– Слышал, что у нас в Кашкуке было, Игнатич? Прям что ни день – то сюрприз… Боязно становится.
– Все слышали. Кто их первых уст, а кто после от первых слышальщиков…
– Сегодня утром директорша отожгла при скоплении народа. Без стеснения! в клипсах и короткой юбке… А стеснялась ли она когда? Чтоб в наше время…
– Клипсы – пустяк. Не из-за клипсов ведь… Борис, ты в нынешнее время хочешь вернуть завод. Какие претензии к Варваре? Она вольна вне работы… чудить… Очень неглупая женщина. Ей поставили задачу, она выполняет. Как нам раньше – выполнить пятилетку в три года. Задание партии и правительства.
– Смешно? Еще смешнее, что ты по партийной линии обязан это проконтролировать и обеспечить.
– Верно. Но ведь выполняли. Разумеется, не в три года вместо пяти. Чудес не бывает.
– Оно так… ТыМЗ – не флагман в родной отрасли, но свое отрабатывал. Смежников не подводили. По всей стране и за рубеж продукцию отправляли. И снова от них заказы шли – значит, довольны нами и нашими ножницами. Тылки никогда на чужой шее не сидели!
– Ты мне кричишь, Борис Сергеевич? Я не оглох на старости лет. ‘Это правда. Можем вдвоем покричать. Что? Ах, вот. Хотим справедливости!..
– Многого хотим. Ни денег, ни богатства – а справедливости. Раскатали губу-то… Ворпани не зря губы – или носы – режут… А еще благими намерениями (и хотелками) дорога в ад вымощена.
– Гм, про ад… Как начиналось в 90 годы, помнишь? Энтузиазм! и наив широко прет – навроде паровоза. Всему верили! Пересаживаемся на новые цивилизованные рельсы. Наш паровоз вперед летит! в царство демократии, а не в коммуну. Как там, у детишек на митинге написано на плакатах? Народ не паровоз? А кто везти будет? Кто всегда везет!.. Услышали про акционерные общества и уцепились за них. Ты, Борис, говорил, что завод заживет. Без министерских планов, без чинуш, без партийной узды. Без марксизма – ленинизма. Сами знаем, как лучше. Самостоятельность и творчество масс. Страшно подумать – без государства. Впрочем, особо не задумывались. Ты кричал – дайте власть людям реальных дел, производственникам.
– Ну, Игнатич, из всех нас ты – самый умный и ученый. Не верил никому. Чего ж не вмешался? Не отхватил себе акций? Поначалу можно было. Люди цену бумажкам не ведали. Продавали за гараж, теплицу, старую иномарку. Можно навариться… Но ты же честный и гордый. Все партбилеты сдавали, путчистов и КПСС поливали, а ты молчал. И даже уходил со своего поста – заявление писал. Правда, быстро вернулся. Народ попросил… Последние два десятка лет порядки тебе не нравятся, но ты молча тянул – как паровоз. Утылву устраивало. А тебя?
– Какое заявление? Я больше заявлений не писал. Отбило охоту…
– Точно. Никуда не вступал. Ни в какие партии – ни в правящие, ни в оппозиционные. Движение неприсоединения в единственном твоем лице. Несменяемый и несгибаемый мэр. С тобой Утылва в глазах соседей, областного начальства производила впечатление малость – или не малость – того… Куба. Заповедник с динозаврами, корыльбунами, коммунистами… Еще с гетто сравнивают. Обидно.
– Почему один? Разве я один? Мы все вместе. И получалось у нас, когда сообща. Сейчас тоже про всех думать надо.
– Думать? На тебя, Игнатич, надежда. Ты у нас главный думальщик. И народ тебе доверяет. Мне уже не так.
