он только и успел проговорить «Эй!»— как она уже быстро шла на кухню.
Когда она вернулась, держа в руках бутылку шампанского, он произнес:
— Ну, я пропал!
Она вздохнула, соглашаясь, что он, несомненно, пропадет, и игриво шлепнула себя по бедру.
Она подала ему бутылку, сделав при этом глубокий реверанс, что выглядело очень забавно в ее арестантской пижаме, и уселась на пол, скрестив ноги, пока он открывал бутылку.
Шампанское выстрелило оглушительным хлопком, хотя она не слышала звука. Зато видела, как пробка вылетела из горлышка бутылки и ударилась в потолок, и вслед за ней брызнул пенящийся фонтан, обливая колени и руки.
Она захлопала в ладоши, потом поднялась и пошла за бокалами. Он налил сначала немножко в свой бокал, приговаривая:
— Вот так делают, чтобы снять налет, всяких жучков и прочее. Затем наполнил ее стакан и вновь свой, долив его до краев.
— За нас, — произнес он.
Она медленно развела руки в стороны.
— За долгую, долгую счастливую любовь, — добавил он.
Тедди счастливо кивнула.
— И за нашу свадьбу в августе. — Их стаканы сблизились, издав мелодичный звон. Они отпили по глотку, и она от удовольствия широко раскрыла глаза и восторженно подняла голову.
— Ты счастлива?
— Да, — ее глаза красноречиво твердили — да, да.
— Это правда, что ты говорила?
Она вопросительно подняла бровь.
— О том, что ты… скучала обо мне?
— Да, да, да, — говорили ее глаза.
— Ты красивая.
Тедди снова сделала реверанс.
— И все в тебе красиво. Я люблю тебя, Тедди. Боже, как я люблю тебя.
Она поставила стакан и взяла его за руку. Сначала поцеловала ладонь, потом тыльную сторону руки. Затем повела его в спальню. Легкими движениями она расстегнула ему рубашку, сняла брюки. Он лег на постель, и она выключила свет. Без застенчивости и смущения она разделась и подошла к нему.
А тем временем, когда они предавались неге и ласке в маленькой комнатке большого жилого дома, по улице шел человек по имени Дэвид Фостер. Он возвращался домой, где жил с матерью. По дороге он размышлял о своем напарнике Майке Реардоне и настолько погрузился в тяжелые мысли, что не услышал шагов позади себя. А когда, наконец, услышал их, было слишком поздно.
Он только хотел обернуться, как в тот же миг автоматический кольт сорок пятого калибра выплюнул в темноту ночи оранжевое пламя — раз и второй, потом еще и еще раз. И Дэвид Фостер, схватившись за грудь коричневыми пальцами, окрасившимися кровью, упал на асфальт, бездыханный.
ГЛАВА VII
Какими словами можно утешить мать, сына которой уже нет в живых? Вообще вряд ли можно найти подходящее для такого случая слово.
Карелла сидел в раскладном полотняном кресле и смотрел на миссис Фостер. Утреннее солнце проникало сквозь опущенные жалюзи в небольшую опрятную гостиную полосками сверкающих лезвий на фоне прохладного полумрака. На улице по-прежнему стоял невыносимый зной, и было приятно посидеть в этой прохладной гостиной. Однако в данном случае сюда его привела смерть, и он бы предпочел лучше остаться на жаре.
Миссис Фостер была невысокой худенькой женщиной. Лицо ее, покрытое морщинами и оспинками, было таким же коричневым, как у Дэвида. Она, сгорбившись, сидела в кресле, изнуренная маленькая женщина с увядшим лицом и сморщенными руками, и Карелла «одумал, что ее, бедняжку, может и ветром унести. Он видел ее безграничное горе, спрятанное будто под маской застывшего изможденного лица.
— Дэвид был добрым мальчиком, — сказала она. Голос у нее был глухой и мрачный. Он пришел поговорить о смерти, и теперь ему чувствовался запах смерти, исходящий от этой женщины, слышался голос смерти в ее надтреснутом голосе, и он подумал, как странно, что Дэвид Фостер, ее сын, который всего несколько часов назад был живой, сильный и молодой, теперь был мертв, а его мать, вероятно, не раз мечтавшая о том, чтобы заснуть вечным сном, была жива и беседовала сейчас с ним, Кареллой.
— Всегда был хорошим мальчиком… Вот так растишь их, — продолжала миссис Фостер, — и боишься, как бы с ними чего не случилось. Мой муж был хорошим работником, но умер еще молодым, и мне всегда нелегко приходилось добиваться, чтобы Дэвид не знал нужды. Но он всегда был хорошим, всегда. Бывало придет домой и расскажет, чем другие ребята занимаются — воровством или чем-нибудь вроде этого. А я всегда была уверена, что с иим будет все в порядке.
— Да, миссис Фостер, — сказал Карелла.
— И его все здесь любили, — продолжала миссис Фостер, качая головой. — И все ребята, с которыми он рос, н все взрослые. Люди в округе, господин Карелла, не очень-то жалуют полицейских. Но они любили Дэвида, потому что он вырос среди них, и он был частью их самих и, думаю, они даже немного гордились им так же, как и я гордилась им.
— Мы все им гордились, миссис Фостер, — ответил Карелла.
— Ведь правда, он был хорошим полицейским?
— Да, он был отличным полицейским.
— Тогда почему кому-то захотелось убить его? — спросила миссис Фостер. — О, я знаю, у него была опасная работа, но это другое дело. Ведь он даже не дежурил в тот момент. Шел домой. Кому захотелось застрелить моего мальчика, господин Карелла? Кому захотелось убить моего мальчика?
— Именно об этом мне бы хотелось с вами поговорить, миссис Фостер. Думаю, вы не будете возражать, если я задам вам несколько вопросов?
— Если это поможет найти того, кто убил Дэвида, я готова весь день отвечать на ваши вопросы.
— Он когда-нибудь рассказывал о своей работе?
— Да. Он всегда рассказывал мне, что случилось на участке, над чем он работал. Он рассказывал мне о том, как убили его напарника, как он мысленно перебирал фотографии убийц, надеясь напасть на верный след.
— Он больше ничего не рассказывал об этих фотографиях? Он не говорил, подозревал ли кого-нибудь?
— Нет.,
— Миссис Фостер, а что можно сказать о его друзьях?
— У него все были друзьями.
— А у него не было какой-нибудь записной книжки, где были бы их адреса и фамилии?
— Не думаю, чтобы у него была такая книжка с адресами, но у телефона лежит какой-то блокнот, он всегда им пользовался.
— Можно его взять с собой?
— Конечно.
— У него была девушка?
— Нет, постоянной не было. Он встречался со многими девушками.
— А дневник он вел?
— Нет.
— А фотографии не собирал?
— Нет. Он очень увлекался музыкой. Он всегда крутил пластинки, когда бы ни…
— Нет, не фонограммы, а фотографии.
— О нет, он носил несколько фотографий в своем бумажнике, но
