Внизу находилось сорок отдельных вольеров и клеток, откуда доносились рыканье и трубные вопли животных. Во влажном воздухе испарения смешивались с сытным запахом земли, навоза и мускуса. Зоосад располагался на сотню метров ниже уровня аризонской пустыни, чем-то напоминая тропический дождевой лес.
— Русские сумели добыть информацию от некоего Гилпина — компьютерного фаната, в свое время работавшего на близнецов. Он подтвердил факт существования записей Хекеля.
— Он жив еще, этот Гилпин?
— Сомневаюсь. Информация начальника русской команды поступила считаные минуты назад. Тем не менее этот Гилпин смог предоставить подтверждение, что записи Хекеля действительно находятся в хранилище, именуемом «Глубокое железо», под Денвером.
Вид у Сайруса был определенно довольный.
— Что ж. Кто у нас там есть?
— В Денвере? Никого, но я выслал туда группу.
— Опять русских?
— Лучше уж они, чем кто-нибудь из наших, — пожал плечами Отто.
Оба наблюдали за животными. Вон совсем юный мамонт, отчаянно трубя, ударялся массивными шерстистыми плечами о толстые, как рельсы, прутья вольера. Вверху проплывала стая странствующих розовых голубей, исчезнувших в начале девятнадцатого века. Сайрус, облокотившись о перила балкона, смотрел, как работники с помощью лебедки и строп осторожно сгружают с электрокара усыпленную пещерную львицу. Ей было сделано экстракорпоральное оплодотворение; до этого же у нее дважды случался выкидыш. Теперь вот эмбриолог — один из индийцев — сказал, что проблема наконец решена: скорректирован ген, дающий неверную последовательность гормонов.
— Красавица, правда?
Отто лишь хмыкнул. Коррективная генетика его особо не привлекала: дорогое хобби, лишь отнимающее время и ресурсы от основной работы. У Сайруса же к ней была давняя страсть. Восстанавливать по крупицам прошлое, а затем улучшать его так, чтобы в жизнь выходила более сильная, продвинутая в плане эволюции особь.
— То же самое, должно быть, ощущает Бог, — повторял он как минимум три-четыре раза в неделю.
Отто в ответ помалкивал. В клетке по соседству сидел саблезубый тигр, созерцая работников с ледяным спокойствием. Даже на расстоянии Сайрус замечал в убийственной кошке что-то от своей дочери Гекаты. То же выражение глаз, то же нордическое терпение.
Он посмотрел на часы (не те, что указывают настоящее время, а те, которые были скорректированы с Часами вымирания). Глядя, как секунда за секундой идет обратный отсчет, Сайрус ощутил неизъяснимое, граничащее со счастьем блаженство.
Глава 10
Балтимор, Мэриленд.
Суббота, 28 августа, 8.45.
Остаток времени на Часах вымирания:
99 часов 15 минут.
Признаю, я испугался.
Физически мне, бывало, угрожали и более серьезные опасности — взять, черт возьми, хоть ту историю, что случилась пару дней назад. Но тогда было иное. А вот сейчас, сидя за рулем, я замандражил не на шутку, поскольку ДВБ — этот чертов Департамент внутренней безопасности — всерьез домогается меня арестовать. Причем если прежде на это не было особых оснований, то теперь они наверняка появились. Наверное, зря я так грубо обставил свой отход.
Разумеется, Черч правильно предостерег, чтобы я им не давался, но, похоже, из-за того, что эти ребята попытались совершить арест на могиле Хелен — священном для меня месте, — я дал рукам лишнюю волю. Кинься они где-нибудь на стоянке возле дома, глядишь, отделались бы парой фингалов. А теперь — я в этом был уверен — как минимум двое из них угодили в больницу, а остальные еще несколько дней будут ходить с кровоподтеками в пол-лица, в память о встрече с Джо Леджером, самым старым пацаном на свете. Думая об этом, я не забывал то и дело закладывать петли и повороты, вновь и вновь проверяя, что по моему следу никто не идет.
Мой лучший друг Руди Санчес (с ним и Хелен мы от души хохмили, пока она не покончила с собой) на протяжении многих лет внушал мне, чтобы я контролировал свои мальчишеские выплески. Он их называет рефлекторными откликами на негативную стимуляцию. И где только понахватался таких терминов?
Шеф полагает, что я горяч, да зряч; вон и ребята из команды тоже считают, будто я ввязываюсь в драку, лишь хорошенько все взвесив; но Руди-то знает правду. И как я впаливался по горячности невесть сколько раз, и что мозолей, на которые давить не следует, у меня хоть отбавляй.
Скажем, на неуважение к Хелен — пусть даже от тех, кто про нее никогда и не слыхал, — я реагирую весьма болезненно. И если бы они на меня наехали жестче, я бы, видимо, вовсе отвязался на них по полной. Впрочем, о многом теперь остается только гадать.
Я стиснул руль так, что костяшки побелели, и чем больше задумывался, тем сильнее меня вместо страха разбирал гнев. Впрочем, обе эти эмоции были сейчас некстати. И без того их уже куча вроде мусорной.
Вынув сотовый, я попытался набрать Руди, но тот не отозвался.
— Зар-раза, — глухо прорычал я и кинул трубку на сиденье.
И продолжил мчаться фактически в никуда.
Глава 11
Хеврон, Луизиана.
Суббота, 28 августа, 8.55.
Остаток времени на Часах вымирания:
99 часов 5 минут.
Раввин Шейнер хотя и был в летах, но оставался улыбчивым, а его глаза по-прежнему сохраняли ярко-зеленый цвет. Правда, сейчас, идя бок о бок со своим племянником Давидом Мейером, рабби держался непривычно напряженно, а в глазах у него читалась нешуточная тревога; они даже как-то потемнели.
— Ты во всем этом уверен, Давид? — спрашивал рабби на ходу нарочито негромким голосом, чтобы сиделки и пациенты в палате ненароком не услышали.
Давид Мейер в ответ лишь шелестнул стопкой бумаги, которую нес.
— Мы все тесты прошерстили по нескольку раз кряду, к тому же лаборатория в Бэтон Руж подтвердила наши данные.
— Вот несчастье, Давид… Но ведь бывает всякое. Ты лучше меня знаешь, что против этого нет лекарства. Все, что мы можем, — обследовать молодых людей и должным образом их наставить перед вступлением в брак, предупредив о возможных опасностях.
— В том-то все и дело, рабби, — вздохнул Давид, — что обследовать-то мы обследовали. У нас тут довольно большой контингент евреев ашкенази, в основном из семей, бежавших из Германии при нацистах. Обследованы почти все в Хевроне, Тефке и Миллерсвилле — мы же до сих пор получаем фанты из Израиля на изучение цепных реакций полимеразы, и показания очень четкие. Носители нам известны, и мы их проконсультировали. Если бы речь шла о группе уже известных лиц, я бы тебя сюда не звал.
— Тогда я не понимаю. Хаарец сообщил, что болезнь фактически истреблена. Ты же мне сам говорил, что ни в одной из еврейских семей здесь, в Америке, у новорожденных не было зафиксировано ни единого случая заболевания начиная с 2003 года.
