мои мысли вернулись к Марату, он-то постоянно интересовался состоянием моих дел, и я поспешила закончить рассуждения. Говорить все равно не хотелось, так какая разница.
В кафе было полно народу, мы сели у окна. Я рассматривала свисающие с потолка старые игрушки. Кто-то любил их, обнимал во сне, таскал за собой повсюду, а теперь они – лишь часть интерьера, имитирующего старую коммуналку. С детства люди учатся предавать и забывать. Сначала игрушки, потом школьных друзей, потом любовь. Игорь… Чувство вины и боль, будто только и ожидая окончания этой мысли, накинулись на меня, вонзили когти в сердце…
– Можно я вас нарисую? – вдруг произнес мой спутник.
Я подняла голову и увидела серебряный свет его глаз…
– Да… – на что я согласилась?
Васька
Я думал, что сердце из камня,
Что пусто оно и мертво:
Пусть в сердце огонь языками
Походит – ему ничего.
И точно: мне было не больно,
А больно, так разве чуть-чуть.
И все-таки лучше довольно,
Задуй, пока можно задуть…
На сердце темно, как в могиле,
Я знал, что пожар я уйму…
Ну вот… и огонь потушили,
А я умираю в дыму.
(стихотворение Иннокентия Анненского)
Мой кавалер жил в новом доме на Ваське, почти на Стрелке. Последний этаж, окно во всю стену… Никогда не думала, что вид родного города может быть настолько красив. Это была квартира-мастерская, повсюду картины, пепельницы с окурками, кисти…
– Хочешь выпить?
– Красное вино, сухое, пожалуйста.– я рассматривала картины, демоны, ангелы, дети… Чем-то неуловимым его произведения напоминали Врубеля, сине-зеленая гамма, огромные безумные глаза. Мне очень понравилось небольшое полотно. Девушка с блуждающим взглядом на берегу реки. Офелия.
– Раздевайся. – Он подал мне бокал из черного стекла, – я хочу написать тебя обнаженной.
– Как тебя зовут?
– Вадим.
– А меня Вася.
– Забавное имя для девушки. – Его улыбка осветила комнату.
– Родители хотели мальчика, а родилась я, Василиса. – Улыбнулась в ответ.
Медленно снимая одежду, я не могла понять, почему мне не страшно… Я ощущала себя заколдованной принцессой в сказочном замке. Куда подевались мои палачи, вина и боль?..
Он рисовал меня несколько часов. Я лежала на кушетке в неудобной позе, но мне не надоедало. Вдохновение зажигало в глазах Вадима пожар. Мне нравилось наблюдать за движениями его рук, за тем, как он с раздражением поправляет светлые волосы, падающие на лоб. Мне никогда не было так хорошо. Мы не сказали друг другу ни слова, прекрасно, просто молчать…
– Все. Сможешь прийти завтра? – спросил Вадим, на улице светало.
– Да…
По дороге к метро я зашла в Евросеть и купила новую симку. Никакие призраки не властны над моей душой.
Любовь
Спустя месяц я опять шла по Васильевскому острову к Вадиму. Он никогда не показывал свою картину. Я и не хотела ее увидеть. Я просто лежала на старой кушетке и наблюдала за его работой. Каждую ночь боль и вина отступали под серебряным светом волшебных глаз. Мы почти не разговаривали. Изредка он читал мне стихи или рассказывал о любимых художниках. Передо мной оживали Серов и Рафаэль, Дали и Гоген, Бенуа и Пикассо, Веласкес и Гойя… Наши вкусы были почти одинаковыми. Иногда я пересказывала недавно прочитанные книги, «Гордость и предубеждение»15, «Башня из черного дерева»16, «Игра в классики»17, «Интервью с вампиром» 18переплетались, проникали друг в друга, превращались в одну прекрасную сказку, где мертвенно-бледный мистер Дарси пил мате и рассказывал Маге о своих картинах…
Я нажала на кнопку звонка. Боль исчезла. Сняв одежду, я легла на свою кушетку. Вадим молча смотрел на меня несколько минут, кусая кисточку. Потом медленно подошел, откинул мои волосы, окунул кисть в зеленую краску и нарисовал на моей шее листок. Я вздрогнула.
– Тссс…
Кисть двигалась по телу, создавая цветы и стебли. Над левой грудью распустился синий цветок, ниже… Я задыхалась от желания, в глазах стояли слезы, никогда я не чувствовала такого наслаждения. Прикосновения были легкими, словно крылья бабочки. Когда Вадим нарисовал последнюю прожилку листа на внутренней стороне бедра, я медленно встала, голова кружилась, глаза опухли от слез. Чуть дыша, я прикоснулась к его губам. Он ответил на мой поцелуй…
***
– Я люблю тебя…
Признание не шло у меня из головы.
– Я тоже тебя люблю… – прошептала я Вадиму, он давно спал, прижавшись ко мне, словно ребенок. Я потянулась за телефоном, посмотреть, сколько времени… Художник зашевелился, но не открыл глаз. Неужели на Небесах кто-то пожалел меня, теперь я смогу жить без страха и угрызений совести. Я хотела вечность провести в этом доме, где звезды так близко. Его глаза скоро прогонят боль, а руки…
Телефон лежал в воде. Она лилась из него. Сообщение. Страх намертво вцепился в сердце, оно стучало так быстро, казалось, разорвется… Пусть, пусть я умру сейчас, пока чувствую руки Вадима, пока слышу его дыхание, пока я могу быть с ним…
«Ты думаешь, я забыл? Грязная потаскушка! Вы оба заплатите за мою смерть!»
***
Я стала бояться темноты, рек, вечеров. Я снова сменила номер. Вадима я больше не видела.
Скоро мои страхи оправдались. Я была к этому готова. Я была даже рада, когда на экране телефона появилось сообщение. Все закончится. Наконец-то.
«Приходи, любимая. Мы ждем»
Надо бежать, они давно ждут. В Неве холодная вода.
Эпилог
– Посмотрите, это самая известная и последняя картина Вадима Константинова. Он закончил ее незадолго до своего загадочного исчезновения. На первом плане – темноволосая девушка, ее тело покрыто цветочным орнаментом, она доверчиво смотрит на зрителя. По поводу второго персонажа искусствоведы спорят по сей день. Часто говорят, что темная фигура позади девушки – Смерть. Но я согласна с профессором Томашевским, он полагает, что фигура, тянущаяся к героине, – ее прошлое. В пользу этой версии говорит и название картины – «Грех»…
Живые
Кукол дергают за нитки,
На лице у них улыбки,
И играет клоун на трубе.
И в процессе представленья
Создается впечатленье,
Что куклы пляшут сами по себе.
Машина времени. «Марионетки»
Ибо живее они, чем люди…
Дешевые браслеты позвякивали в такт ударам по клавиатуре, она всегда слишком сильно нажимала на кнопки. Когда же это закончится? Герои не желали делать так, как велела она, их создатель. Они вырывались из ее головы, прокладывая дорогу при помощи ее слез, слез обиды и одиночества, а потом вытворяли все, что
