потом вселяются в них. Он был единственным, кто видел их так близко, и уцелел. Во всяком случае, других таких счастливчиков я не встречал.
— Как ему удалось выбраться? — спросил Роуз.
— Он оказался далеко от главной движухи, — медленно произнес Кхан. — Отбился от своей группы, спрятался на другом конце ремонтного ангара. Киношка мутная, потому что пришлось сильно увеличить. Хикка снимал издалека, с другого края посадочной платформы. А когда все покатилось к черту, он прыгнул в челнок, стоявший рядом с ним, и стартовал. Прямо сквозь шлюзовые створки. Потом каким-то чудом добрался до высокой орбиты, а когда его челнок развалился окончательно, его подобрали пролетавшие мимо беженцы с соседнего завода. У них была маленькая яхта, и уже она добрела до нашего Парадайза. А тут их приютил я.
— Значит, — медленно произнес Роуз. — Это действует только на близком расстоянии? На каком?
— Точно неизвестно, — сказал Кхан. — Показания расходятся. Народ… народ в панике несет от испуга всякую чушь. Но, типа, говорят, что эти твари должны быть в зоне прямой видимости. Хотя вот Хикка снимал с расстояния ну, в сотню метров и его не зацепило. Ну, почти…
— Почти? — резко спросил Роуз. — Что с ним стало?
— Я… — Кхан вскинул руку, стянул перчатку комбеза, устало потер лицо. — Дослушайте просто, ладно? Надо по порядку, а то непонятно будет. Я и так забыл половину, чего учил, типа. Я человек простой, мне это все запоминать тяжко.
— Давай, — подбодрил его Алекс. — Не тяни резину.
— В общем, — контрабандист нахмурился. — Этой своей паникой они заразили и меня. Когда вышли из прыжка в Джадде, я не ломанулся к нашей станции, а решил тихонько осмотреться. И был прав. От станции ни черта не осталось, только осколки облаком летят в пространстве. Я послушал эфир, свободные волны. До центра системы далеко, но кое-что доходило и до окраин. Я понял, что черные корабли уже захватили центр системы, все обитаемые зоны, а потом покатились дальше, волной. К столице Закари. А здесь, в Джадде, они устроили охоту за оставшимися станциями и выжившими. И типа, они как бы это… Захватывали закарианские корабли и заставляли экипаж работать на себя.
Кадж, хранивший молчание, гулко ухнул, и прорычал себе под нос что-то неразборчивое, но явно неласковое. Роуз же почувствовал как меж лопаток, по спине, пробежал холодок. Закружилась голова. Плохо. Все плохо. Эта дрянь… эта дрянь уже добралась до Прайма, как пить дать. Конечно, в центре уже поняли, с чем столкнулись. Эта информация устарела. И все же…
— Это передается? — резко спросил он.
— Что? — удивился контрабандист.
— Эта зараза… — Роуз помедлил. — Контроль, вуду, эта чертовщина? Для контроля нужен черный человек, или те, кто уже под контролем могут контролировать других?
— Без понятия, — признался контрабандист. — Но те, кто смог убежать, рассказывали, что вся эта дрянь очень быстро распространялась. Чаще всего люди начинали делать ноги, когда кто-то рядом начинал себя странно вести. Большинство даже не видело черных людей. Выжили, типа, самые паникеры. Те, кто при малейшей странности бросался прочь и не оглядывался.
— Ясно, — протянул Роуз, автоматически делая отметку в журнале скафандра. — И как ты очутился тут? Вернулся?
— Ну, — протянул Кхан. — В общем, выбор у меня был небольшой. Заряда в движке было ровно на один прыжок, на обратную дорогу. Все четко. Можно было попытаться добраться до столицы, но я прикинул, что там сейчас самая каша. Вдобавок на борту была толпа народа, системы жизнеобеспечения перегружены. Сутки или двое потерпеть можно, но если больше, то кранты. Я решил вернуться подумал, что дома, в смысле здесь, уже как-то все успокоилось. Когда я улетал, тут было тихо, черные корабли ушли дальше. Я еще раз разослал свое сообщение, по всем открытым каналам, по всем найденным адресам. И прыгнул обратно.
Второй подбородок контрабандиста задрожал, Кхан моргнул пару раз, шумно сглотнул.
— Ну, типа, — произнес он. — Я вернулся сюда, в эту систему. На позывные никто не отзывался, эфир мертвый. Я дальними маршрутами, сторонкой, подобрался к этой станции. Вот тут жизнь кипела. Последний живой кусочек во всей сраной системе. Едва я успел пристыковаться, как кораблик мой взяли штурмом. Здесь был блатной народ, кореша. Немного, десятка полтора. Но все при пушках. Крыши у них посрывало. Требовали, чтобы я их немедленно брал на борт и валил. Полтора десятка это много, а корабль не заправлен, жизнеобеспечение почти на нуле. Спятили они, реально. Вышвырнули меня и пассажиров, набились в корабль, как крысы в бочку, и стартовали. Не знаю, куда. Гипер разряжен, жизнеобеспечения меньше чем на сутки. Самоубийство. Правда. Не знаю где они. Сдается мне, типа, с ними уже никто не встретится.
— Ясно, — протянул Роуз. — А ты, значит, остался.
— Так и есть, — вздохнул толстяк. — Пришел немного в себя. Тут паника, дурдом. Беженцы, бабы какие-то, голодные работяги. Я кого мог, типа вразумил, сколотил тут вроде отряда для охраны порядка. И поставил всех на ремонт. Как-то разобрались немного, техников тут валом, только с резервами и запчастями плохо. Ну и поняли мы, что все. Помощи ждать неоткуда. Закари пала. Это стопудов. Тут, в нашей системе, все глухо. У меня мало оборудования связи и слежения, оно недальнобойное, но какие-то шевеления вижу. Какие-то корабли шныряют по системе, но не выходят на контакт. Думаю, скоро они придут сюда. За нами. День, два — больше нам не протянуть. Одна надежда, что Союз, или, черт возьми, Минджу, схлестнуться с этими гадами, отвлекут на себя и, объединившись, наваляют им по самые эти самыя.
— Поэтому ты хочешь как можно быстрее всем растрепать об этой жопе, — Роуз кивнул. — Чтобы кто-то побыстрей оттянул на себя все атакующие силы. Понимаю. Хороший план.
— Вроде того, — быстро согласился Кхан.
— Ага, — снова кивнул и тут же, сделав шаг к контрабандисту, рявкнул в его пожелтевшее лицо. — Кто в углу? Ну? Кто там у тебя валяется? Тот, о котором я думаю, ну?
Контрабандист попятился, на его лысине выступили крупные капли пота.
— Тише, — сказал он. — Тише! Он не опасен. Это Хикка. Он болен.
Роуз захлопнул забрало, резко повернулся и шагнул в темный угол, грохоча железными ботами. Он включил наплечный прожектор, и ослепительный луч осветил угол, заваленный пластиковыми скамейками. На верхней скамье, как на столе в операционной, лежал худой человек, прикрытый тонким серым одеялом. Наружу торчала только голова. Узкое сухое лицо, осунувшееся, пожелтевшее, волосы редкие, давно не мытые свалявшиеся. На подбородке — щетина. Глаза закрыты. Но видно, как зрачки мечутся там, под веками, как ополоумевшие крысы.
— Кэп, — с тревогой прогудел из-за
