Что-то здесь не так.
Не успел натянуть ставшие жесткими, как фанера, башмаки, стук в дверь — почти забытый звук. Он подождал немного: а вдруг ослышался? Может, кто-то стучит в соседнюю дверь? Но нет — стук повторился.
Винге. Стоит и не решается войти.
— Эмиль… вот как. Заходите. Вам повезло, что меня застали. Как раз собрался уходить. Хотя… назвать везением — явный перебор.
Кардель поднял с пола протез — тот самый, почерневший и кое-где обуглившийся от огня. Так и не удосужился заказать новый. С привычной руганью начал прилаживать ремни к культе. Почти никогда не удается сразу — деревяшка выскальзывает, падает на пол, и начинай все сначала.
Винге отвернулся, не решаясь предложить помощь без отдельной просьбы.
— Блуму удалось найти имение Сетона. Если не имение, то, по крайней мере, уезд. Я отправляюсь туда.
Кардель кивнул.
— И все?
— На сегодня все. Покажется в городе, мы его возьмем. Полиция предупреждена, хотя, как бы вам сказать… неофициально. Отдельное спасибо Блуму. Если что-то пронюхают, тут же дадут мне знать. К тому же… если Сетон, против ожиданий, и в самом деле в городе, вряд ли ему так уютно в щели, куда он залег. А кончатся деньги, придется выползать на свет. Голод выкурит.
— Вы, как я вижу, время даром не теряли. Про ваши подвиги много болтают.
— Делал то, что должен. И не более того. — Винге обиженно нахмурился.
Совместная вина — вот что их объединяет. Усиливающееся и ослабевающее, но никогда не исчезающее чувство. Вечное холодное молчание остывшего праха сгоревших детей… Кардель пожал плечами. Лучше бы он этого не делал: ремни соскользнули с культи, и деревяшка опять грохнулась на пол.
— Не хотел вас уколоть. Хотя… что там скрывать — зависть. Хотел бы и в своем деле достичь чего-нибудь хоть близкого, но где там.
— Пока не везет?
Кардель примерился к очередной петле, вдернул ремешок и горестно покачал головой:
— Как под землю провалилась. А может, так оно и есть — под землю. Может, только могилу искать и осталось. Но это ничего не меняет.
Винге рассеяно оглядел каморку:
— Вам что-нибудь нужно? Деньги?
Кардель неприятно хмыкнул:
— Деньги? Ну нет. Денег хватает. Мне много не надо.
Винге не удивился. Или скрыл удивление.
— Что ж… понадоблюсь — ищите Блума. Если поездка что-то даст, найду вас сам. Боюсь, потребуется несколько недель. Вернусь с теплом. — Винге бледно улыбнулся. — Буду всем говорить: вот! Это я принес лето. Если бы не я, так и мерзли бы.
Он пошел к двери, но остановился на пороге. Карделю было ясно: что-то Винге недоговаривает. Но спрашивать не стал.
— Ваши ожоги зажили неплохо… если принять во внимание обстоятельства…
— Я слышал, Сергель собирается ваять второго Геркулеса Фарнезского, — усмехнулся Кардель. — Или какого-то другого Геркулеса, не Фарнезского, хрен его знает. Ищет голых мужиков, натурщиков, как это у них называется. Я там часто прохожу, думаю: неужто не заметят такого красавца? Но нет. Пока не позвали. Глаз у них, что ли, нет.
— Жан Мишель, — решился наконец Винге. — Если позволите: в ваших поисках есть какая-то система? Послушайте, я…
— Хожу по улицам, — резко прервал его Кардель. Присутствие Винге почему-то удваивало муки совести. Он устал от Винге, устал от унизительного ощущения, что ему нужен кто-то с более острым умом, но при этом прекрасно понимал: никакой помощи он не заслужил. — Хожу по улицам, спрашиваю, да все без толку. Описываю и сам понимаю — слишком многие соответствуют. Иногда заносит черт-те куда… а что у меня за выбор?
— Если бы с нами был Сесил, он бы наверняка посоветовал вам вернуться к исходной точке. Точка и есть точка, из нее можно провести сколько угодно линий. Возвращаться к исходной точке. Раз за разом, если необходимо. Начинать с того, что вы знаете точно. С фактов, не вызывающих сомнений. А потом двигаться дальше.
Кардель уставился на Винге. Тот впервые не отвел глаза.
— Но Сесила же с нами нет, Эмиль. Или как?
7
Пришел май, но весенняя прохлада никак не хочет уступить долгожданному лету. Ночные заморозки в середине апреля оказались последними, больше не повторялись, и все же почти побежденная зима не сдалась. Несколько теплых дней подряд подарили надежду — ну вот, наконец-то! — и тут же зарядил холодный колючий дождь. Для Карделя, да и не только для него, — худшее, что способна подкинуть природа. То же, что глубокая осень. Город между мостами зажат между морем и озером, вечная жертва прихотливых игр и единоборств восточных и западных ветров. Недостаточно холодно, чтобы преодолеть сырость; когда на улице мороз, даже снег, можно хотя бы одеться потеплее, но в такую погоду не помогает ничто. То обрушивается ливень, то часами сеется моросящий ледяной дождь. Влага проникает под одежду, добирается до костного мозга, куртка промокает насквозь, воротник сдавливает шею, как объятия утопленника. Все кругом серо, цвета радуги то ли смешались в один, то ли выжидают где-то в архипелаге. А может, боги погоды решили показать Ройтерхольму убожество и никчемность его бесконечных указов; барону, конечно, обидно, но страдают-то люди. Хмурые, обозленные лица, никто не останавливается поболтать, никто не улыбается. Те, у кого есть возможность, носа на улицу не высовывают. У Карделя такой возможности нет. Неутомимо топчет он насквозь промокшими подметками мостовые города.
Конечно же, он далеко не сразу последовал советам Винге, но, как только до него дошел смысл, что-то произошло. Возможно, армейская привычка к подчинению преодолела неприязнь. Слишком много дней своей молодости он провел под окрики фельдфебелей, поручиков и старших канониров. Теперь ему достаточно зажмуриться, представить себя на скользкой от дождя и морской воды палубе, выпрямиться и вообразить: ничего такого не было. А если и было, то не заслуживает внимания. Быть, как форштевень: горд и несгибаем даже на тонущем корабле. Тот, кто научился стойко сносить удары судьбы, знает, как помогают в таких случаях отборные матерные ругательства.
Вернуться к исходной точке.
На этот раз он идет в Стура Скугган. Большая Тень — лес на окраине города с говорящим названием. Туда, куда она позвала его прошлым летом покараулить детей. День мало чем отличается от других: стада несущихся по небу туч похожи на королевских фискалов, облагающих непосильным налогом нищий, робко и редко пробивающийся солнечный свет.
Он идет на север, пока встречный ветер не доносит до него затхлый запах Болота. Дальше — направо. Несколько скучных коров пасутся у Бруннсвикена. Нищий протянул шапку — в глазах вспыхнула короткая и тут же угасшая надежда. Шлагбаум. Ему не надо показывать никакие пропуска: мундир пальта — сам по себе пропуск. Короткий коллегиальный кивок — проходи. Рядом здание таможни, если его можно так назвать: невзрачный одноэтажный дом, крытый потрескавшейся черепицей. По обе стороны забор, на который, похоже, никто не обращает внимания: доски картинно выломаны. Безмолвное приглашение любому пешеходу, кто пожелает посетить город инкогнито. Но можно не сомневаться: в самом недалеком будущем кто-то попробует въехать и на коляске.
