Алекс стояла, уставившись на банку с кофе. Потом рывком схватила ее.
– Это всего лишь кофе, Алекс, – нетерпеливо пробормотала она.
Она прочла инструкцию, потом потратила несколько минут в поисках нужных приспособлений. И вскоре кофе уже весело булькал, наполняя стеклянную емкость кофеварки.
Правило номер один нарушено, подумала она, окрыленная собственной смелостью. Как насчет правила номер два? В самом деле, нет никакой причины подниматься наверх одеваться. Луиза все еще у себя. А Алекс тут одна. При этой мысли с губ ее сорвался смешок. Все еще улыбаясь, она направилась в столовую, чтобы устроиться за громадным столом из черного орехового дерева. В это мгновение солнечный зайчик проник в окно и заиграл на стенах.
– Пропади все пропадом, – сказала Алекс столовой и прошествовала назад в кухню. Приготовила себе тост, намазала его джемом, поставила чашку и кофейник на поднос и отнесла все во внутренний дворик, на один из стеклянных столов, до этого никогда не видевший ничего, кроме коктейлей и сопутствующих им закусок. Ее отец считал, что на улице есть неприлично, ее муж считал точно так же, и она даже думать не желала о том, что бы они сказали, глядя, как она сидит тут в шесть часов утра в ночной рубашке, поедая завтрак, приготовленный собственными руками.
Апельсиновый сок никогда не был таким сладким, а тост – таким хрустящим. А у кофе, который она попробовала в первую очередь, был и вовсе изумительный вкус.
Держа чашку в ладонях, она чувствовала ее тепло и улыбалась. Было глупо так радоваться столь простым вещам, но все равно она радовалась, как будто все ее поступки были частью только что начатой новой жизни. Потом ее улыбка померкла.
Надо просто прекратить думать об этом вечере, и все. Все равно, что она могла бы сделать с незнакомцем там, в арке какого-то дома – в арке, – если бы вдруг не пришла в себя. Она пришла в себя, только это имеет значение. Разве нет?
– Доброе утро, сеньора.
Алекс едва не выронила чашку.
– Луиза, – сказала она, выдавив улыбку. – Надеюсь, вы не возражаете против моего вторжения к вам на кухню.
Луиза возражала. Алекс поняла это по промелькнувшему на ее лице негодованию, быстро прикрытому вежливой гримасой.
– Конечно, нет, сеньора Стюарт. Но если сеньора проголодалась, то ей следовало разбудить меня.
– В этом не было нужды. И… Луиза? Я уже говорила… Не перестанете ли вы называть меня сеньорой? Я мисс Торп, Луиза. Или мисс Алекс. Или просто Алекс, если вам так больше нравится. Но не «сеньора Стюарт».
– Да, конечно. – Луиза вспыхнула. – Просто так нравилось вашему отцу. И вашему… мистеру Карлу.
– Да, но не мне, – сказала Алекс, пытаясь не раздражаться.
– Я постараюсь запомнить.
– Я позвоню, если вы мне понадобитесь, Луиза.
Слишком много усилий, чтобы нарушить правило четыре, подумала Алекс, после того как захлопнулась дверь, ведущая во дворик. «Никогда не удивлять прислугу». Ну, она и не удивила Луизу, она ее просто шокировала. По правде говоря, себя она шокировала тоже. Что с ней сегодня утром? Она во власти противоречий. Беспокойства. И потому хочет перевернуть мир вверх тормашками. Алекс поднесла чашку к губам.
Она достаточно близко подошла к осуществлению своего намерения прошлой ночью. Но это сумасшествие, чем бы оно ни было вызвано, прошло. Она не собирается тратить время, размышляя об этом. Просто она вела себя глупо, раз за разом ставя себя в дурацкое положение, после того как подслушала разговор двух мерзавок в женском туалете.
Что на нее нашло? Зачем она поехала к Саксу и купила шмотки, которые сейчас валяются в углу туалета, как ненужный хлам? Тонкие кружева, называемые нижним бельем. Гранатовое платье. И… Алекс покраснела. Туфли, больше подходящие для проституток! Она застонала, потерла лоб. Зачем? Чтобы доказать, что может кружить головы мужчинам? Кровь прилила к ее лицу. Как она могла пойти на такую низость? Купить мужчину! Позволить ему…
Она вскочила на ноги и вышла в сад. Тут были ее владения. Ни отец, ни Карл не могли взять в толк, почему ей хочется пачкать руки, ухаживая за цветами, но терпели, даже обменивались насмешливыми, понимающими улыбками, упоминая о ее так называемом хобби. Но это было больше, чем хобби. Есть что-то чарующее в том, как под заботливыми руками растения набирают бутоны, покрываются чудесными цветами. Она наслаждалась буйством красок. А запах цветов! Никакие духи не могли сравниться с их неповторимыми ароматами.
Пионы немного растрепались. Алекс наклонилась, обрывая отцветшие головки. Потом надо будет заняться флоксами…
Внезапно она замерла. Потом вздохнула и выпрямилась.
Кого она обманывает? Можно приготовить десяток завтраков, до упаду возиться на клумбах, но избавиться от воспоминаний не удастся. Тревис Бэрон не шел у нее из головы. Эти понимающие глаза. Полуулыбка. Неужели унижение прошлой ночи будет мучить ее всю оставшуюся жизнь?
Возможно.
Люди видели. Слава Богу, не то, что случилось в арке, но остальное – ее позорное бегство, как он ее держал, танцуя, поцелуй…
О, Боже, этот поцелуй!
Люди видели, и они будут говорить. Смеяться. Делать намеки. И ей придется смеяться с ними вместе, улыбаться и сочинять реплики. Чтобы никто не подумал, что этот человек или этот поцелуй для нее что-то значат. Потому что это не так.
– Не так, – громко подтвердила Алекс, вернулась к столу и взяла свою чашку.
Все, что он с ней сделал. Вся эта грязь. Мерзкая и отвратительная. Она ни в коем случае не должна была ему позволять. Да никакая женщина не должна бы. Хотя некоторые, пожалуй, и согласились бы. Но она не из их числа. И если Карл – да кто угодно! – может называть женщину фригидной, потому что она не хочет лгать и притворяться, что секс – что-то большее, чем на редкость негигиеничная процедура, так это его проблемы. Женщин это не касается. Разве разумный человек может согласиться, что женщина, никогда не кричавшая в объятиях мужчины, неполноценна?
А она кричала. Прошлой ночью, в объятиях Тревиса Бэрона, она кричала, и она чувствовала, желала…
Чашка задрожала в руках Алекс. Она осторожно поставила ее. Нет смысла думать об этом. Разве она не потратила на это большую часть ночи? Упреки целого мира не могут ничего изменить.
«Ну конечно, – скажет она с широкой улыбкой, если ее будут дразнить, – ведь это все в целях благотворительности».
Наверняка найдутся такие, кто заметили, что она была одета абсолютно не так, как обычно, – в ее кругу на одежду обращают особое внимание, но никто не будет настолько бестактен, чтобы опуститься до комментариев. По крайней мере, не будет высказывать их в лицо.
Она переживет. Торпы не из слабых. Люди забудут, и она тоже. Очень скоро она не сможет вспомнить подробности этой ночи. Ничего такого. Ни имени Тревиса Бэрона, ни его лица, ни поцелуев. Он уйдет из ее головы, из снов… А сны?
