В общем, после Нового года число заказов резко упало, Юрик всё чаще злился, требовал быть помягче и относиться с пониманием к возможностям клиентов. В конце концов ушёл, заявив, что Агафья невыносима, упряма и неженственна.
Очень быстро оказалось, что все деловые контакты остались у него, а на её репутации стоит клеймо «трудный характер, невозможно договориться». Некоторое время безуспешно дёргалась в разных направлениях, а потом сделала отчаянный вывод: пришла пора сменить род деятельности. Причём не просто перейти, например, в кино. Она отказалась от привычных средств — света, цвета, фактуры и чем там ещё пользуются художники, и стала работать со словами. Агафья решила написать историю о приключениях мальчика и девочки удравших из дому, как водится, «в Африку», но нечаянно забежавших несколько дальше — в другой мир. В итоге получилась книга, на которую легко нашёлся издатель. Публике она тоже понравилась — писать помогало искусствоведческое образование, и литератор из Агафьи получился столь же внимательный и точный, как и пиротехник, а текст был таким же ярким и радостным, как и карнавалы, которые ещё недавно кипели вокруг неё. В сущности, она не перестала устраивать праздники, просто изменила технологию.
Успех не принёс ей больших денег, поэтому за приглашение, как и Катя, ухватилась с радостью.
— И поучиться невредно, раз уж я решила поиграть в писателя. Если готовы объяснять, как это делается, — здорово.
— И кем они тебе показались — сектанты, альтруисты, жулики? Кто?
— Как тебе сказать… бабки видны огромные, в наших российских условиях это наверняка были бы грязные деньги, или наркотики, или политика, или ещё дерьмо какое. А с европейцами всякое возможно, у них реально существуют гранты на культуру.
— Хочется верить — да.
— Очень. Странно то, что я тут месяц проторчала, а кто главный, не уловила.
— Как это — Рудина, кто ж ещё.
— Ну не скажи. Хлопает глазами, тараторит, ходит — к стенам прижимается. Вот по поводу интернета тебе кто ситуацию разъяснял?
— Ма… по сути, Елена. А ты откуда знаешь, что я интересовалась?
— А что бы тебе, сетевому человеку, первым делом в голову пришло?
— Логично. Ну, Елена, понятное дело, она же на хозяйстве.
— А я-то в своё время к Рудиной сунулась, как раз на первой аудиенции и спросила. Так не поверишь, по часам засекала — восемь минут монолога о том, как страшно жить, и ни слова по существу. Боюсь, мозг во всей этой компании точно не у неё.
— Ой, — хихикнула Сашка, — хочешь сказать, что эта Катрин Денёв местного разлива в чём-то соображает, кроме бытовухи?
— А ты хочешь сказать, у Денёв нет мозгов? Характера?
— От неё пахнет принцессой Дианой, — заметила Катя.
— В смысле?
— «Колокольчик» от Penhaligon's. Очень загадочные духи.
— И что? — агрессивно спросила Сашка. — Теперь всякие лохушки в метро с вьюитонами катаются.
Игнорируя Сашку, Агафья обратилась к Кате:
— Что вообще её здесь держит, что она пишет, например, если уж тут все по этой части?
— Этим я как раз поинтересовалась, — Сашка явно важничала, высокомерное выражение на простеньком, стремительно пьянеющем личике смотрелось трогательно, — она обычная редакторша. Мне Панаева говорила, просто клерк от книгопечатного бизнеса.
— И она тут, в отличие от всех, за деньги, а не за идею?
— Почему же, как раз наоборот. Мы — настоящие писатели, творцы. — Она поймала лёгкую Ольгину улыбку. — Нет, может, кто-то и ремесленник, но здесь есть художники с образованием, с даром, с амбициями… А она из простецов, которым за счастье послужить необыкновенным людям.
— Ух ты, девочки, среди нас гении. — Агафья подлила Саше ещё вина. — И какие же у тебя амбиции, поделись.
— Нехитрые, дорогуша, нехитрые. Потусуюсь здесь полгода, заручусь поддержкой всех, кого смогу, напишу крутую книжку, такую, чтобы на потребу и продавалась как зверь. Вот как твоя, да. Или твоя. — Она дёрнула подбородком в сторону Ольги и Агафьи, но те ничего не ответили, обменявшись одинаковыми, чуть змеиными улыбками. — А потом… потом пойду к косметологу, пусть вколет мне ботокс в физиономию.
— Господи, да зачем тебе, киса, до тридцатника-то? И вообще, какая связь?
— Я начну искать того, кто увезёт меня отсюда. Или сама устрою свои дела так, чтобы уехать. Но главное — ботокс, потому что родину нужно покидать, не меняясь в лице.
— Ах, вот как. Концептуально. И чем тебе родина насолила?
— Ничем. Ничего не случилось, это чутьё. Я смотрю на дверь, которая закрывается по сантиметру в неделю, и понимаю, что через год в неё можно будет выйти только боком, а ещё через год мы едва сможем просовывать письма в щель.
— Когда девочки трут за политику, это прекрасно… — Ольга потянулась за третьей бутылкой, сработал студенческий рефлекс: разговоры про судьбы России под малые дозы не идут.
— Нет, ты погоди, — Агафья посерьёзнела, — мне об этом человек десять за последние полгода сказали, самые разные люди.
— Говорю вам, надо успевать. Я бы рада вывезти всех, кого люблю, маму там, сестричку, но если у меня с собой будет только счёт в тамошнем банке, это тоже неплохо. Уехать нужно элегантно, не ссорясь с властью, как Горький, чтобы печататься здесь и жить там. Его, говорят, отравили конфетами, но уж лучше умереть от шоколада, чем от его отсутствия.
— Колбасную эмиграцию сменяет конфетная?
— Воздушная, Оль, воздушная. Сладкого я не ем, но всё-таки дышу, а воздуха здесь не станет очень скоро.
— Деточка, а как же Набоков, «Машенька», все дела: «Россия без нас проживёт, а вот мы без неё — пропадём», так у него вроде было?
— Нет, деточка, у него иначе: «Россию надо любить. Без нашей эмигрантской любви России — крышка. Там ее никто не любит». Это чушь, конечно. Но если надо, я полюблю, не бойся. Оттуда.
— Тут я с тобой согласна, — Агафья, похоже, сама удивилась, что совпала в чём-то с Сашкой, — и годков мне больше, чем тебе, помню начало восьмидесятых и всю эту ложь застойную, вижу, к чему дело клонится. Она пройдёт, всё проходит, но у меня-то нет этих двадцати лет, чтобы досмотреть, чем здесь кончится. Мне нужно провести их в трудах, в доме у моря, с садом. С белым бульдогом и чёрным любовником, например. Была бы я на 15 лет моложе и не дёрнулась, прожила бы всё здесь, красиво говоря, вместе со своей страной. Была бы на 15 лет старше — отстроила бы за эти два года дом где-нибудь в центре России и там поселилась, и в любовники взяла бы врача, нормального такого честного коновала. А вот сейчас — тушкой или чучелком надо ехать. Не хочу я смотреть на то, что здесь скоро начнётся.
— Аргументы? — поинтересовалась Ольга.
— Нет аргументов, нет истерики, есть уверенность, — неожиданно трезво ответила Сашка.
