Крит насупился — ему не следовало сейчас высовываться; Темпус, когда отыщется, будет недоволен. Но Кадакитис отчаянно нуждался в советчике: юный Принц предпочел бы поступиться своей имперской спесью ради «гармоничных отношений с нашими заморскими друзьями».
Никто не мог доказать, что это было не природное бедствие, а нечто иное, хотя то и дело раздавались слова «промысел божий».
Лишь к утру Крит и Страт смогли оставить это унылое занятие — стоя с отсутствующим видом, с помощью еле заметных жестов и коротких реплик подводить Кадакитиса к компромиссу (что было нетрудно, учитывая матриархальный менталитет бейсибцев).
Криту хотелось напиться до потери сознания. Помогать Гильдии Магов доказывать собственную невиновность, когда было совершенно очевидно, что один из них и вызвал шторм — занятие не только противное, но и непродуктивное. По мнению Крита, недавно избранному Первому Хазарду следовало выйти вперед и принять от имени Гильдии на себя всю ответственность за это безобразие. Дождешься от них, предсказывал Стратон, скорее лягушки начнут падать с неба,
Впрочем, кое-что полезное они сделали: мобилизовали добровольцев и надоумили дежурного гарнизонного офицера послать нескольких солдат в лодках и бейсибцев в яликах на мелководье в поисках выживших. Однако в порту царила такая сумятица, такое смешение лекарей и зевак, рыбаков и бейсибцев, что пришлось вызвать всех пасынков и снять все караулы с дорог и застав из опасения, как бы бейсибцы не приняли свою потерю слишком близко к сердцу и не набросились на местных жителей.
На каждом углу стояло по двое патрульных всадников, а дороги никем не охранялись. Крит тревожился о том, что, если диверсия имела далеко идущие цели, сработано все было чисто: армия могла беспрепятственно вторгнуться с севера. Если бы не было доподлинно известно, что вчера не наблюдалось никаких перемещений войск в южном направлении, признался он Стратону, подобной напасти можно было бы ожидать с минуты на минуту.
В довершение всех несчастий, добравшись до «Держи пиво», они застали там владельца заведения, заламывающего руки в углу в компании пятерых не менее безутешных отцов. Их сыновья и дочери пропали вчерашним вечером; мальчик, посланный к Темпусу в казармы Пасынков, вернулся ни с чем; у дежурной команды гарнизона были более важные дела, чем рыскать в поисках пропавших детей. Теперь отцы сидели в ожидании собственных людей, отправленных на поиски, в результате чего «Держи пиво» была открыта для посетителей в этот предутренний час.
Крит и Страт под удобным предлогом улизнули из этого царства скорби и отправились дальше, измученные, как собственные лошади, устало вглядываясь в бледнеющую тьму.
Единственным местом, кисло заметил Крит, где ожидали их тишина и покой в этот час, когда город просыпался, был Перекресток Развалин. Они поспешили туда и в свете нарождающегося утра откинули железные засовы, надеясь обрести час-другой сна, но обнаружили шифрованную записку Нико.
— Почему старый трактирщик не сказал нам, что послал их по следу дочери? — вздохнул Страт, растирая глаза рукой.
— Разве ты забыл, что по легенде Нико — обитатель трущоб? — Крит зябко кутался в хитон, который уже бросил было на пол, готовясь ко сну.
— Нам не надо уходить отсюда.
— Я уйду.
— Искать Нико? Где?
— Нико и Джанни. Где — не знаю. Но если эти двое еще не вернули ребят, значит это не просто детская выходка или розыгрыш выпускников. Будем надеяться, что они все же попали на встречу с Роксаной, и им неудобно уйти раньше времени, — Крит встал.
Стратон остался сидеть.
— Идешь? — спросил Крит.
— Кто-то должен находиться там, где люди рассчитывают найти представителей власти. Тебе надо быть здесь или в казарме, а не искать тех, кто, возможно, сам ищет тебя.
После недолгого спора, в конце концов, Стратон одержал победу, и они вместе отправились в казарму, остановившись по дороге, когда солнце уже поднялось, у лавки Марка, чтобы забрать стрелы Стратона.
Дверь лавки была распахнута, хотя обозначенные на ней часы работы еще не наступили. Войдя, они увидели кузнеца, склонившегося над чашкой чаю, перед ним на куске замши лежал разобранный спусковой механизм, а на прилавке разложены тетивы.
Когда они вошли, мастер поднял голову, пожелал им более удачного утра, чем было у него до сих пор, и направился за стратоновыми стрелами.
Позади прилавка висел крученый лук. Когда Марк вернулся с деревянным колчаном, Стратон кивнул на него: «Это ведь лук Нико, или мои глаза стали совсем плохи?»
— Я берегу лук для него в ожидания, что он все же расплатится, — невозмутимо ответил кузнец.
— Мы заплатим сейчас, а он заберет его у меня, — сказал Крит.
— Не знаю, как он на это… — поколебавшись, Марк решил не встревать в чужие дела и кивнул. — Ладно, как хотите. Я ему скажу, что вы забрали. С вас четыре солдата. Я с ним долго возился. Сказать ему, чтобы искал вас в казарме?
— Да, там.
Сняв лук со стены, кузнец проверил его, спустил тетиву, поднес к уху и послушал. На лице играла довольная улыбка. «Неплохо сработано», — заявил он, упаковывая лук в футляр из мягкой кожи.
Вот оно что, догадался Стратон, теперь Нико никак не минует Крита.
* * *
К тому времени, как рассвет расколол яйцо ночной тьмы, оба, и Темпус, и Джихан, были пресыщены, даже утомлены любовью. Для мужчины, который мечтал о сне, как другие мечтают о власти или о женщинах, это было удивительно. Для существа, которое лишь недавно превратилось в женщину, это был час триумфа. Они неторопливо шли к казармам, следуя изгибам ручья, который розовел и золотился от лучей рассвета, радостные, почти игривые, распугивая своим смехом белок и птиц.
Эта женщина сумела растопить лед его угрюмого характера, убедив в том, что все в его жизни может повернуться к лучшему, стоит ему только захотеть этого. Они говорили о ее отце, чье имя означало «Приносящий бурю», и о том, что занимало мысли обоих: представляет ли человечество самостоятельную ценность, могут ли боги умереть или солгать, а также о Вашанке — скрывается ли он где-нибудь, полный обиды, ожидая щедрых жертвоприношений и сердечных молитв о возвращении к ранканскому народу, или же, сраженный силой двенадцатой грани, действительно «умер».
Он откровенно говорил с ней о своей неизбывной печали, напомнив, что те, кто любили его, умерли насильственной смертью, а те, кого любил он, отвергали его, и о том, что это могло означать для пасынков и для нее самой, если могущество Вашанки не сможет победить проклятие. Он рассказал о своей молитве к Энлилю, древнему вселенскому божеству, и о том, что ожидает божественного знака.
При этих словах Джихан вздохнула с облегчением, хотя и призналась, что опасается, как бы Властелин Снов не разлучил их. Ибо когда Ашкелон, Властелин Снов, пришел, чтобы забрать сестру Темпуса в свое метафизическое царство наслаждений, он даровал брату бессмертие. Теперь же, когда она обрела Темпуса, добавила Джихан хрипло, она не может не опасаться, что он выберет смерть.
