— А-а! — Понимающе протянул наш храмовник, который по молодости, говорят, сам недолго был рыцарем, но раннее ранение положило конец его военным подвигам. — Господин Арвид получил назначение на границу? И куда же, если не секрет: на Восток или на Юг? На Западе-то, хвала Творцу, вроде все спокойно.
— На Восток, к вендам. — Вступил в разговор Арвид. — Только не в гарнизон. Его Величество, да хранит его Творец, за верную службу пожаловал нашему роду поместье на пограничье. А отец, — кивок в сторону старшего рыцаря, — решил отписать это поместье мне, как второму наследнику. Но поместье давно стоит без хозяина, надо многое успеть до зимы.
— О-о-о! — Теперь к голосу храмовника прибавились голоса стоящих рядом рыцарей. — Его Величество славится своей щедростью. Я непременно помолюсь о благополучии Его Величества и королевской семьи.
Но поженить вас без объявления никак, никак нельзя… А службы у нас только по воскресеньям, ну, или если кто-то желает что-то лично испросить у Творца… — Старик заговорщицки подмигнул Арвиду. — Сегодня на службе сделаем первое объявление, во вторник я буду молиться о королевской семье, приходите, тогда сразу объявим во второй раз. Вообще-то, в четверг я собирался поехать в город, навестить старого друга… Но если надо, я могу отложить поездку. Тогда в следующее воскресенье и свадьбу сыграем. Что ж я — не человек разве, сам молодым был, да…
— Не надо в воскресенье. — Вмешался старший Роггенкамп. — Мы будем благодарны, если Вы пожените молодых в четверг на следующей неделе. — И, наклонившись почти к самому уху старика громким шепотом пояснил: — А мы до тех пор стрясем с брата невесты пристойное приданое. Все-таки, не за кого-попало сестру отдает, в собственный дом хозяйкой!
— Это да, да… Дело нужное. — Вокруг глаз храмовника лучиками расползлись морщинки. — Я его с рождения знаю, с ним иначе нельзя, только стрясти, да…
Службу в храме я помню с трудом. Помню только, как отец Арвида передавал храмовнику кошель с просьбой «помолиться во вторник за Его щедрое Величество с Ее Величеством и домочадцами», потом служба, словно во сне, потом, уже в самом конце, храмовник объявил наши с Арвидом имена и все, наконец-то, закончилось.
Когда мы вышли в храмовый двор, там все так же волновалась толпа. Народ, взбудораженный всем происходящим, не спешил расходиться, всем хотелось обсудить последние новости. Теперь, когда бургман и храмовник не стояли за нашей спиной, в общем хоре поздравлений отчетливо можно было различить и радость за нас, и надежду (вот он, живой пример королевской щедрости, исполнившаяся мечта каждого молодого рыцаря), и откровенную зависть.
— Да это все ведовство! Ведьма она, вот и весь разговор! Как и ее сестра — все они — ведовское племя!!! — Ну вот, теперь к зависти прибавилась еще и явная злоба. Люди, опешив, расступались, пропуская к нам фру Петерсен.
Вдова небогатого рыцаря, она давно оставила хозяйство на сына с семьей, а сама доживала век в домике, который купила в поселении за вдовью долю. Поговаривали, что сын и невестка при покупке дома, на радостях, щедро добавили еще и от себя, чтобы уж точно хватило. Фру Петерсен недолюбливали в поселении за злобный нрав и длинный язык, но сама она считала себя чуть ли не второй дамой после фрау фон Хагедорн. А все потому, что ее младшая сестра когда-то сделала очень удачную партию, сменив нашу Анну в качестве хозяйки зажиточного Блитерстерпа.
Я почувствовала, как Арвид сжал мои пальцы, готовясь достойно ответить старой сплетнице, но его опередила мать.
— Ты, Хедвиг, всегда была горазда языком молоть. — Голос матери был спокойным, полным достоинства и, возможно, оттого притягивал слушателей гораздо больше, чем дурные вопли. — С твоих речей и раньше никому еще поумнеть не удавалось, а теперь, похоже, и вовсе из ума выжила. С каких это пор всякая дурная баба порядочную семью в чем-попало обвиняет? Докажи, если можешь, да в храме, перед Творцом и при храмовнике! А если тебе в храме сказать нечего, то и вне храма грош цена тебе и твоим речам.
— И докажу! — Взвилась старая Хедвиг. — Я докажу! Мне и храмовника не надо, думаешь, я не знаю, что он с твоим старым вместе выпивал?
Не знаю, что ответила бы мать, храмовник и правда был старым отцовским другом. По поселению ходили слухи, как я теперь понимаю, отнюдь не беспочвенные, что то ли брат, то ли племянник старика был обязан отцу жизнью. Но тут уже не выдержал кто-то из рыцарей, стоящих рядом.
— А и правда! Пошли в храм! С каких это пор почтенную рыцарскую вдову и честную невесту королевского рыцаря можно голословно обвинять в таком?! Пусть доказывает в храме, иначе нет веры ее словам!
— Да, такие слова надо или подтверждать перед Творцом, или не говорить вообще. — Степенно согласился вышедший на шум (или вовремя кем-то приведенный) храмовник. Он сурово хмурился, недовольный возникшим скандалом. Ведовство считалось в королевстве серьезным преступлением, поскольку, в отличие от магии, влияло не на окружающий нас мир, а на душу человека, позволяя принудить кого-либо к противным ему действиям. К ведовству относили любовную магию, внушение мыслей, наведение болезней и прочее.
В нашем поселении ведовских процессов не было уже лет сто, если не больше. С тех пор, как прадед нашего короля особым указом вывел ведовство из Уголовного Права и создал особое Право Магическое. Тогда и запретили судить за ведовство на местах, а велено было всех, в ком храмовник или бургман заподозрят ведуна (ведунью), отправлять в ближайший окружной город. Там уже опытные маги разбирались, отличая колдовство от ведовства, неосторожное слово от злого наговора, а причиненное зло — от обычного бабьего навета. Мне же, хотя я и понимала, что свалившееся на меня счастье и, как оказалось, еще и богатство, не могут не вызвать зависти, оставалось только надеяться, что до такого позора как Магический суд дело не дойдет.
Ни жива, ни мертва я шла в храм, цепляясь за руку Арвида. С одной стороны, я понимала, зачем мать затеяла эту историю с разбирательством: если бы я уехала просто так, о благополучном устройстве девочек можно было бы забыть. Если домашние скандалы скоро забудутся (можно подумать, у остальных дома бабьих склок не бывает!), то ведовство — это уже не просто так. С другой стороны, я чувствовала себя преданной. Ну что ей стоило дать мне просто тихо уехать?! Пусть бы потом судилась с фру Петерсен сколько угодно, лишь бы без меня. О моей-то судьбе ни до сватовства, ни после него никто из родни особо не позаботился. Поэтому именно Арвид, однажды уже безоговорочно ставший на мою сторону, казался мне сейчас самым близким человеком. Видимо, он тоже понял это, потому что, осторожно высвободив руку из моих пальцев, притянул меня к себе, приобняв за плечи. Плевать на приличия! Мы только что помолвлены, сегодня нам можно.
При входе в храм служитель развел руки, приглашая всех занять места справа и слева от прохода. В одну сторону двинулись мы, в другую — фру Петерсен и, немного помедлив, ее сын с семьей. Петерсены выглядели смущенными, особенно, молодая фру Петерсен. Я поймала себя на том, что сочувствую бедняжке, хотя даже не знаю, как ее зовут. Ян Петерсен сосватал себе девушку не из наших краев и, думаю, что за все десять лет брака она только сейчас и вздохнула с облегчением. Не зря же Ян так щедро зачерпнул из семейного сундука, чтобы отселить мать с хутора.
