Семья Нетребиных. 1944–1954
Степан Нетребин находился на грани жизни и смерти. Ему удивительным образом удалось выжить первые три лагерных зимы. Сыграли свою роль молодость, природная физическая крепость и воля к жизни. Но зимой сорок четвертого запасы, отпущенные матушкой-природой, истощились. Степа начал доходить. Если бы Нетребина, как и многих его товарищей, осмотрел в ту пору врач, он бы с ходу поставил диагноз: дистрофия, авитаминоз, цинга. Еще бы! При росте сто семьдесят шесть сантиметров вес Степана Нетребина составлял сорок семь килограммов. И уже впоследствии, сколь бы благополучной и сытой ни оказывалась его жизнь, он всегда отличался болезненной худобой: масса тела его не превышала пятидесяти двух кило.
А тогда, зимою сорок четвертого, наступил предел. И в тот момент, когда ему казалось: все, не могу больше, сейчас упаду и больше не встану – к делянке, где работали «заключенные каналармейцы», то есть «зэка», по зимнику подъехала ни много ни мало «эмка». Оттуда вылез офицер в тулупе с матюгальником в руках. Гаркнул, обращаясь к доходягам: «Лицам с высшим образованием – подойти ко мне!»
Степа подошел – точнее будет сказать, прибрел. Или приполз.
А уже через неделю ему стали давать на завтрак десять граммов масла и шесть кусков сахару. Спать он стал хоть и в общей казарме, рассчитанной на восемьдесят персон, зато не в бараке, а в теплом помещении да на простынях. А работал не на земляных или бетонных работах, а с книгами, бумагами да сидя за столом – что в течение еще нескольких лет казалось ему почти чудом.
В древнем городе Владиславле, в бывшем мужском монастыре, в условиях строжайшей секретности создавалась в тот момент под руководством полковника госбезопасности Орлова химическая шарашка. Или, как ее называли официально, особое техническое бюро (ОТБ) при НИИ № 33.
1949 год Берия Лаврентий Павлович, заместитель председателя Совета Министров СССР
Если бы Берия не умел разговаривать с вождем, он бы и близко не достиг высот, на которые забрался. А там прохладно было, на тех высотах. Одиноко, и кровь иногда леденела. Вот и сейчас – он привычно замер, словно наполовину примерзнув к полу.
– Слушай, Лаврентий, у тебя много ученых по спецлабораториям работают, да?
Берия не понимал и даже не догадывался, куда в очередной раз клонит великий вождь и учитель. Он привык идти по острию – так привыкают ходить под куполом без страховки, бросаться в затяжные прыжки, испытывать на себе смертельные препараты. Опаска, тревога, страх – эти чувства, которыми жила вся страна, сгущались и концентрировались, чем выше ты продвигался по лестнице власти, тем ближе оказывался к вождю. Адреналин стал постоянным блюдом в ежедневном меню высших сановников. Он тонизировал и придавал жизни особый, пряный вкус.
И бытие казалось гораздо более сладким, когда страх проходил, ужас отступал. Когда можно было какое-то время не бояться. Спокойно пить вино и мучить баб.
Лаврентий точно знал, как отвечать на каждую из интонаций вождя. Сейчас, своим обостренным чутьем он догадался: нельзя допустить ни малейшего панибратства. Лучшая реакция: туповатая исполнительность.
– Так точно, товарищ Сталин, ученых много!
– А успеваешь ли ты, Лаврентий, их контролировать?
Тихонечко подбирается тигр, в своих мягких сапожках, ходит неслышно по кабинету, трубочку мусолит. Даже участие в его словах слышится: ах, бедный Лаврентий, вах-вах, как ты много работаешь, за сколько ответственных участков тебе приходится отвечать! Справляешься? А может, нет? Тогда только скажи, мы тебя живо отдыхать отправим.
Не иначе, кто-то из подопечных отличился. Может, в атомном проекте авария – а я и не знаю? Может, кто у Келдыша взбрыкнул? Американские агенты Саров расшифровали? Гадать бесполезно, надо вести свою игру, и если вдруг он, Берия, в чем-то прокололся – каяться, в ногах валяться, умолять.
– Так точно, товарищ Сталин, все под контролем!
– У тебя ведь и химики работают – а, Лаврентий? И медики, да?
«Значит, не в атомном проекте дело. Ф-фух, отлегло немного. Хозяин многое простить может – лишь бы бомбы делалась, и атомная, и термоядерная, достойный ответ советского народа американскому империализму». Можно слегка расслабиться и ответить уже не столь по-солдафонски, а все-таки хоть отчасти, да вольно, напоминая хозяину, что он, Берия, все ж таки собеседник не рядовой – он ближайший соратник, тоже вождь, хотя и меньше калибром (пока).
– Все верно, товарищ Сталин, у меня в хозяйстве и медики имеются, и химики, и физики.
– А ты будешь знать, Лаврентий, если твои химики что-нибудь нахимичат? Если, допустим, новый яд изобретут?
«Опять ловушка. Рано расслабился. И ответить толком нельзя ни да ни нет. Сказать: да, буду знать?! А вдруг они изобрели, а я не знаю? Сказать: никак нет – опять виноват, не уследил».
– Молчишь, Лаврентий? А если они не яд, а, напротив, лекарство изобретут? Против старости, например? Будешь знать?
– Так точно, товарищ Сталин, знать буду.
