Он не удивился тому, что хитрой девки нет в Ратиславле. Даже если бы ее черное дело сладилось, без разбирательств не обошлось бы и ее участие так или иначе выплыло бы наружу. А она, в отличие от любимой княжеской жены, рассчитывать на снисхождение никак не смогла бы.
Хортомил коротко кивнул и вышел, взглядом позвав за собой шестерых парней своего десятка.
– Сестрич твой, стало быть? – расспрашивал тем временем князь Вершина старшего из гостей.
– Истинно так, бек, – отвечал тот, почтительно кляняясь. – Это сын моей покойной сестры и ее мужа, отважного и доблестного Туганаша!
– Сын сестры – все равно что свой сын! Что же ты за сыном так худо смотришь? Сам вроде человек неглупый, знаешь, как на чужой земле себя вести надобно, чтобы хозяев не обидеть и себя под беду не подвести. А он вон что удумал!
– Я с трудом могу поверить своим ушам, бек! Еще когда твой старший сын, доблестный Ла… доблестный и отважный воин, – не вспомнив сразу славянское имя, Арсаман почтительно указал на Лютомера, – рассказал мне об этом, я подумал, что мой бедный раб перепутал славянские слова! Мой племянник разбойничал, похищал чужих женщин! Я умоляю тебя о милости: прикажи привести его сюда и допроси, чтобы и ты, и я услышали, как же все это вышло! Ведь ты еще не приказывал казнить его, он еще жив?
– Жив покуда! – Князь Вершина усмехнулся, видя отчетливый страх в глазах богатого купца, роскошный желтый кафтан которого внушал ему зависть, мало подобающую мужчине. – Богоня, распорядись!
Богомер сделал знак мужчинам, и те вскоре привели вчерашнего пленника, со связанными за спиной руками. Вид у него теперь был помятый и осунувшийся, но такой же гордый и непримиримый.
– Вы его там хоть кормили? – осведомился князь Вершина, окинув пленника взглядом. – Что-то он еле на ногах стоит.
– Кормили, да, говорят, не жрали ничего – ни он, ни другие, – доложили ему.
– А что им давали?
– Рыбы давали. Не хлеб же на этих образин тратить, самим нет!
– Они не взяли бы хлеб! – сказала Замила. – Им вера запрещает принимать пищу, приготовленную руками неверных, то есть всех остальных!
– Ну, было бы предложено! – Борелют развел руками.
Увидев своего вуя, пленник переменился в лице. На лице Арсамана отразились сложные чувства: и облегчение, и досада. Глядя на них, Лютомер понял, что купец с самого начала не одобрял желание племянника поохотиться, и тот, похоже, сделал это родичу назло. Теперь же он в полной мере наказан за непочтительность и ему стыдно – но только перед Арсаманом. Стоявших вокруг «склавинов» он по-прежнему в два зерна не ставил.
– Благодарю Аллаха, что вижу тебя живым, Чаргай! – сказал ему Арсаман. – У меня оставалось на это мало надежды. И хотя погибнуть в бою – великая честь для воина, все же проводить время в плену, в голоде и унижении – совсем не то, чего я желал бы для сына моей любимой сестры. Поведай же нам, как вышло, что тебя обвиняют в столь неблаговидном поступке – похищении почтенных и знатных женщин?
– Почтенных и знатных? – Чаргай бросил на князя взгляд скорее удивленный, чем почтительный или виноватый. – Тогда спроси лучше у него, почему их почтенные женщины ходят везде одни, без единого мужчины, без слуг, да еще и без одежды! Никогда ни моя мать, ни моя сестра, ни другие женщины из достойных семей не могли бы оказаться в лесу одни, да еще ничем не прикрытые! Я подумал, что эти женщины – пери, предназначенные для удовольствия тех, кому посчастливиться завладеть ими. А что ты и любой другой подумал бы на моем месте?
Алим открыл было рот, потом усомнился и бросил взгляд на хозяина. Арсаман закрыл лицо руками, будто в приступе неодолимого стыда, потом поднял глаза и вознес краткую молитву.
– Переводи! Нет, постой, – спохватился он. – Переводи меня.
Лютомер уже смеялся, без перевода поняв речь пленника, люди в недоумении поглядывали на него.
– Чего он такого веселого сказал, а, сыне? – Князь Вершина нахмурился.
– Вон, толмач перевести боится, – смеясь, ответил Лютомер. – Этот упырь говорит, что у них там женщины без мужчин по лесу не бегают и голыми не ходят. А раз ходят, значит, ничьи, бери кто хочет. Вот он и взял, какие понравились.
Алим закивал хозяину, который подыскивал слова объяснений: дескать, уже все объяснили. Ратиславичи гудели: кто-то смеялся, кто-то возмущался.
Арсаман поймал взгляд Замилы и понял: жена хозяина, обликом так не схожая со славянскими женщинами, его понимает и может стать его союзником.
– Произошло недоразумение, и ты, я надеюсь, поймешь это, бек! – снова обратился он к князю, кланяясь. – Мой племянник никогда не видел, чтобы почтенные женщины ходили без сопровождения мужчин и слуг, особенно когда одежды их… э, не дают представления об их знатности!
– Не видел он! То его беда! – отрезал Богомер. – Кто он такой, чтобы в чужую землю со своим обычаем ходить! Он наше племя оскорбил, наших богов разгневал! Не знал – так впредь будет знать!
Братчина одобрительно зашумела.
– Это что же, каждый теперь будет чего захочет творить, а потом оправдываться: не знал, дескать!
– Ратиславичи, тише вы! – прикрикнул князь Вершина, и народ приумолк. – Зачем нам их кровь – лучше мы с них за обиду виру возьмем!
– К тому же я должен сказать тебе, бек, что мы приехали сюда с соизволения Святомер-бека из Твердина! – торопливо вставил Арсаман, пытаясь дать общему гневу другое направление. – Он заверил нас, что эта земля подчиняется ему и что он позволяет нам пользоваться здесь всем, в чем у нас будет нужда!
– Опять князь Святко! – Богомер в досаде хлопнул себя по колену, и люди опять загомонили.
– Это он вас обманул! – закричал боярин Будояр, с трудом одолевая шум. – Князю Вершине и роду его принадлежит земля угренская, князь Святомер здесь не хозяин!
– Помоги нам, госпожа! – Другой хазарин, Тунюк, умоляюще сложил руки, обращаясь к Замиле, в которой узнал восточную женщину. – Только твое милосердие сейчас спасет нас!
– Так, выходит, во всем виноват князь Святко! – воскликнула она. – А эти люди находятся под защитой закона гостеприимства! Неужели ты нарушишь этот закон, князь Вершина?
– Ну, вот что! – Князь хлопнул по столу. Он уже продумал, что ему будет выгоднее. – Князь оковский этих людей обманул, а все из злобы к нам и зависти! Не будем же казнить невинных, не возложим на них чужую вину! А то, что оскорбили наших жен и дочерей, то пусть выкупят. Пусть Гореничам подарки дарят, чтобы обиды не держали. А сестрича твоего, гость, мой сын в полон взял, теперь его воля над ним. Хочешь выкупить – сам с ним договаривайся, дорого ли попросит.
Выслушав торопливый перевод, хазары принялись кланяться, прижимая руки к груди. Народ еще гудел, но теперь с новым чувством рассматривал роскошные кафтаны гостей. Если они в простой день цветное платье носят, значит, стало быть, богатство у них несчитанное, немереное!
