Юнга с корабля был не прав, когда он назвал Дерг поселением. Нельзя назвать населенным пунктом место, где не было ни единого жилого дома. Зданий было много, притом красивых, двух– и трехэтажных, но среди них никто не смог бы найти ни одного обжитого угла. Магазины разбогатевших торговцев, весовые и мерные конторы торговых гильдий, таможенный пост, трактиры, казарма береговой охраны, пара переселенческих банков, ломбарды, ростовщики, скупки шкурок пушного зверья и снова многочисленные трактиры. Старцу хотелось передохнуть, но посидеть было негде: в матросских кабаках слишком шумно, слабых настоек не подают, да и клюка в обессиленной руке старца – слишком ненадежное оружие, если дело дойдет до пьяной драки. Единственный постоялый дом на всем берегу из обители тишины и покоя был превращен в рассадник разврата. Владельцу было выгодней сдавать комнаты истосковавшимся в пути по ласкам мужчинам, нежели семьям и старикам, желающим вздремнуть часок-другой перед дальнейшей дорогой в глубь колонии. Из распахнутых настежь окон портовой преисподней громко раздавался хор характерных женских стонов, лишь изредка прерываемый пьяными завываниями про какой-то сундук мертвеца… то ли висельника, то ли утопленника.
Одним словом, состояние дел в филанийской колонии, в шутку называемой при дворе «Дикарией», казалось ясным, однако бывшему миссионеру были непонятны некоторые моменты. Складывалось ощущение, что забывчивый художник не дорисовал на картине несколько второстепенных штрихов или специально подпортил свой шедевр крохотными, приходящимися не к месту мазками.
Нищих здесь совсем не было, а ведь без их пахучих лохмотьев, выставляемых напоказ культей и слезливых историй, распеваемых, как хорал, не обходится ни одно людное место, тем более если рядом склады, торговые лотки да купцы с туго набитыми кошельками.
Старик огляделся, а затем обошел площадь кругом, особо уделяя внимание наиболее посещаемым лоткам. Попрошаек действительно не было, впрочем, как и других представителей «низов» – карманных воров. Единственным мошенником оказался престарелый урвас, пытавшийся выдать окрашенную в синий цвет шапку из пса за головной убор из меха трехлетнего борончура. Доверчивые переселенцы попадались на его удочку, побывавших же в колонии купцов и матросов было не обмануть, они уже испытали на себе, как трудно отмыть с физиономии потекшую под первым же дождем краску. Тем не менее урвасский мошенник торговал открыто и не боялся разоблачения. «Посинеть от борончура» было своеобразным ритуалом крещения для новичков; ставшие когда-то жертвой, великодушно давали испытать незабываемое ощущение и другим…
Торговля меховыми подделками, видимо, считалась в колонии столь же незначительным преступлением, как в жаркий день попить из городского фонтана. Разгуливающие поблизости стражи порядка не обращали внимания на низкого отщепенца из славного рода воителей лесов. Мошенник попытался продать «борончура» и Патриуну, он чуть было силой не нахлобучил на голову старичка мертвый рассадник блох, однако стоило лишь священнику произнести имя «Анвала», как загорелое лицо торговца мгновенно посерело, и он, позабыв на лотке большую часть товара, скрылся в неизвестном направлении. По поверьям урвасов, могущественное божество, чьим именем бывший миссионер пригрозил, сурово карало обманщиков и воров: одних гноило заживо, а волосы других заставляло прорастать внутрь кожи. Обычно божество спало, но, когда слышало свое имя, открывало всевидящее око.
По-детски обрадовавшись победе знания над беспринципностью и нахальством, отец Патриун отправился дальше, а именно вверх по улочке, ведущей, как ему сказал юнга, к воротам на Марсолу. Вдруг священника посетила догадка – он понял, что еще упустил, какой «неправильный штрих» не заметил. Стражники! Они выглядели слишком опрятно, красиво, как на картинке: до блеска начищенные кирасы и шлемы; небесно-голубые мундиры, чистоте которых оставалось лишь позавидовать. К ним как будто не приставала ни складская, ни дорожная пыль, а отглаженные одежды не мялись в толкучке. Такого просто не могло быть, рядом с местными блюстителями порядка стражники филанийской столицы казались бы грязнулями и замарашками.
«Вот и начались чудеса. Интересно, как коменданту удалось?..» – Внезапно священник почувствовал на себе чей-то взор; очень недобрый и холодный, как сталь кинжала, вонзающаяся в спину. Отец Патриун резко оглянулся, но никого не увидел. Люди, шедшие рядом, либо разговаривали между собой, либо были поглощены своими мыслями. Взгляд старика заскользил по окнам домов – тоже никого, а тем временем неприятное ощущение не становилось слабее, наоборот, усиливалось. Хоть натертые ступни и ныли, а натруженные икры разрывала боль, старик совершил невозможное: ускорил шаг, побежал, пробежал почти тридцать метров, затем быстро оглянулся.
Их было двое, – двое бегущих за ним, но потом резко остановившихся и уставившихся в витрину магазина мужчин. Сквозь хрип сбившегося дыхания старик тихо рассмеялся. Лавка, чьими товарами якобы заинтересовались преследователи, торговала корсетами, пудрой и прочими, предназначенными для дам модными товарами.
«А они неплохо бы смотрелись в женском белье, особенно вон тот, что пониже… Его бы побрить, отмыть, волосики расчесать да ножки кривенькие чуть-чуть подправить», – веселился священник, хотя на самом деле ему было не до смеха. Он вспомнил этих двоих, они плыли вместе с ним на корабле и все время удалялись в трюм, как только он выходил на палубу. Тогда он не придал значения этому обстоятельству, мало ли кто где бродит во время долгого путешествия; сейчас же их поведение уже не казалось старику совпадением. Они сохраняли дистанцию, избегали преждевременного контакта. Гораздо проще убить неугодного человека на дороге через лес, чем на судне, когда кругом вода, да и бежать преступникам некуда. «И чем только я этой парочке не угодил? – задал себе вопрос отец Патриун и тут же отказался от поиска ответа. – Чего голову без толку ломать? Я пешка в непонятной игре. Послав меня в колонию, один игрок сделал ход; противник ответил ему, отправив по моему следу убийц. Ну что ж, ребятки знают свое дело, осталось лишь проверить, не разучился ли я устраивать маленькие пакости любителям чулок и женских панталон…»
Сделав вид, что не заметил странного пристрастия довольно мужественных господ к дамским товарам, старик размеренным шагом побрел по улице и больше не оборачивался до самых ворот. На выезде из Дерга находился крупный пост стражи. Солдаты проверяли багаж и проездные документы вновь прибывших в колонию, поэтому, как при каждой проверке, образовалась небольшая очередь. Отец Патриун быстро нашел в толпе стражника с лычками сержанта и довольно шустро засеменил в его сторону.
– Ваш благородь, ваш благородь! – специально путая и обращаясь к сержанту, как к офицеру, зашептал старичок и мертвой хваткой вцепился костлявой ручонкой в голубой мундир.
– Ну что тебе, дед? – недовольно поморщился стражник, отрываясь от осмотра тюков многодетного, шумливого семейства.
– Азмена, милок, азмена, государственной важности, – таинственный шепот и многозначительность взора хорошо получились у давно не практиковавшегося играть простолюдинов притворщика. – Вон те двое, вот те самые, что морды в сторону воротят, азменники. Они говорили, что наш король полный, что ни на есть дурень и недотепа…
