Подумав об этом, Джон сбежал с крыльца и, остановивпроезжавшее по улице такси, забрался внутрь и назвал адрес. Водитель опустилфлажок, и машина отъехала как раз в тот момент, когда Элоиза, прихрамывая,подошла к окну. Падая, она сломала каблук и ушибла бедро.
На ее лице не было ни тени раскаяния или сожаления о том,что произошло. О, вся ее фигура дышала жгучей ненавистью и яростным гневом,который требовал немедленной разрядки. Джон уехал — уехал к одной из своихшлюх, но Элоиза знала, кто может заплатить ей за это оскорбление.
Сорвав с ноги вторую туфлю, она швырнула ее в дальний уголспальни и в одних чулках вышла в холл. Элоиза шагала по коридору, и глаза еегорели яростным огнем.
Джон еще узнает, каково это — оскорблять ее. Сейчас Элоизахотела только одного — сделать как можно больнее именно ему.
Включив свет, чтобы видеть, что делает, Элоиза резкимдвижением сдернула одеяло с маленькой кроватки.
Наивная уловка Габриэлы, которая по своему обыкновениюспала, укрывшись с головой, в ногах кровати, ни на мгновение ее не обманула.Элоиза знала, что дочь должна быть в постели, и она действительно была там —крошечный, жалкий комочек, скорчившийся, словно от сильного холода. Так этаподлая девчонка — такая же мерзкая и отвратительная, как ее отец, —пряталась от своей матери, и Элоиза с особенной остротой почувствовала, чтоненавидит, ненавидит ее каждой клеточкой своего тела.
В этот момент Габриэла пошевелилась, и Элоиза увидела куклу,которую девочка прижимала к груди. Эту куклу Элоиза тоже ненавидела, потому чтоее подарила девочке мать Джона, и с тех пор мерзавка всюду таскала ее с собой.
Не помня себя от ярости, Элоиза выхватила у Габриэлы куклу ипринялась колотить ею о стену. Уже на втором ударе фарфоровая голова треснула,на третьем — разлетелась на куски, а Элоиза никак не могла остановиться.
— Нет, мамочка, нет! Не убивай Меридит! —Проснувшись, Габриэла не сразу поняла, в чем дело. Она только чувствовала, чтопроисходит что-то ужасное. Когда же девочка увидела, что от ее любимой куклыостались одни ноги и туловище, она зарыдала — так велико было ее горе. Отнынеодиночество становилось всеобъемлющим.
— Мамочка, миленькая, не надо, пожалуйста!.. —всхлипывала Габриэла и даже пыталась схватить мать за руки, хотя и знала, чтоза это ей достанется вдвойне.
— Вот тебе, вот!.. — приговаривала Элоиза, снаслаждением уничтожая куклу. — Эта дурацкая кукла давно мне надоела. Я еененавижу. И тебя ненавижу, мерзкая, испорченная девчонка! Что ты рассказалаМарианне? Небось нажаловалась на меня, да? Отвечай, ты жаловалась ей на меня?!А сказала ты Марианне, что ты заслуживаешь, чтобы тебя драли каждый день, нет —двадцать раз в день?! Ты рассказала доброй тете Марианне, что ты — маленькаядрянь, шлюха, что родные отец и мать тебя ненавидят, потому что ты не желаешьих слушаться и все делаешь назло?! Отвечай — сказала?!! Сказала, сказала,СКАЗАЛА?!
Элоиза уже не кричала — она ревела, как самое страшное чудовищеиз самой страшной сказки, и Габриэла только всхлипывала от ужаса и от боли,когда остатки куклы начали опускаться ей на плечи, на голову, на руки, которымиона пыталась закрыть лицо. Наконец кукла окончательно развалилась, и Элоизапринялась работать кулаками, в слепой ярости не видя, куда попадает.
Она хватала Габриэлу за рубашонку и трясла, как пес трясетполовую тряпку; она таскала ее за волосы и била лицом о плетеную боковинукроватки до тех пор, пока сама не устала и не задохнулась.
На памяти девочки это было самое жестокое наказание.
Казалось, вся злоба и все разочарование матери выплеснулисьна нее словно кипящий котел. Габриэла понятия не имела о том унижении, котороеЭлоиза пережила, когда ушел Джон, и принимала эту бешеную ярость на свой счет.Девочка уже не помнила себя от боли и страха, но какая-то часть ее истерзаннойдуши была уверена: она такая плохая, что действительно заслужила это страшноенаказание. И смириться с этой мыслью было тяжелее всего.
Элоиза наконец ушла, оставив Габриэлу почти вбессознательном состоянии. Простыня была испачкана в крови, а при каждом вдохев бок девочке как будто вонзался длинный и острый стеклянный осколок. Габриэленеоткуда было знать, что у нее треснуло два ребра — она просто чувствовалаболь, которая становилась еще сильнее при малейшей попытке пошевелиться. Онадаже дышала с трудом, а между тем ей отчаянно хотелось по-маленькому. Зная,что, если она намочит постель, мать наверняка убьет ее, Габриэла попыталасьприподняться, но тут же снова упала на постель и негромко заскулила от боли.
Разбитая вдребезги кукла исчезла. Габриэла догадалась, чтомать забрала ее с собой, чтобы выбросить в мусорный контейнер. При мысли о том,что ее любимая куколка умерла, у Габриэлы снова подступили слезы к глазам,однако она сдержалась. Что-то подсказывало ей, мать утолила на сегодня своюярость, накормила сидящего в ней голодного дракона и больше не вернется, какэто частенько бывало. Завтра утром мама скорее всего встанет поздно, а значит,ближайшие несколько часов должны были быть спокойными.
Относительно спокойными… Девочка поняла это, как толькопопыталась лечь поудобнее и накрыться одеялом. Дракон, который поселился вмаме, съел, изжевал, переварил Габриэлу и выплюнул остатки. Все тело у нееболело.
Она долго лежала в постели и смотрела на лампу под потолком,которую Элоиза оставила включенной, и не могла даже плакать, а тольковздрагивала, как от холода.
Ее и вправду знобило. Кое-как она натянула на себя одеяло.При каждом вздохе в бок ей вонзался уже не один, а целый десяток стеклянныхосколков или длинных стальных ножей. В отчаянии Габриэла подумала, что умирает,и неожиданно пожелала, чтобы это было действительно так. В целом мире неосталось ни одной вещи, ради которой стоило бы жить. Ее куколка умерла — мамаубила ее, и Габриэла знала, что рано или поздно саму ее постигнет такая жесудьба. Мама, которой она доставляет столько огорчений, хлопот и горькихразочарований, в конце концов не выдержит и размозжит ей голову о стену. И чемскорее это случится, подумала Габриэла, тем будет лучше для всех.
В эту ночь Элоиза спала не раздеваясь. Она слишком устала ислишком много выпила, чтобы стаскивать с себя тесное атласное платье.Разметавшись на широкой двуспальной кровати, она даже негромко похрапывала,пока ее дочь лежала в луже крови и мочи, ожидая, пока с небес слетит ангел изаберет ее. Время от времени Габриэла вспоминала о Марианне Маркс и о техчудесных минутах, которые выпали ей сегодня вечером, но сейчас они казалисьдевочке такими далекими, что впору было всерьез усомниться, действительно лиэто было или только пригрезилось.
Потом она впала в странное состояние. Ей было слишкомбольно, даже когда она лежала неподвижно. Одно чувство росло в ее маленькойдуше, и оно было таким огромным и сильным, что очень скоро вытеснило всеостальное. Даже боль стала почти терпимой. Габриэла поняла, что ненавидит своюмать. Ненавидит и будет ненавидеть всегда, до самой смерти.
