— Ничего очаровательного, — бормочу чуть слышно.
— Почему же?
— Где мне в этом ходить?
— Встретишься меня как-нибудь с работы в нём. Не переживай, надолго оно в твоем гардеробе не задержится.
— И сколько таких нарядов вы намереваетесь испортить?
— Не вы, а ты для начала. Не знаю, под настроение, крошка. Тебе же они все равно не нравятся.
— Стоит ли тогда так тратиться.
— Пока что я готов на тебя тратиться, — как-то слишком недобро усмехается, отчего по спине бежит мороз. — Но если будешь постоянно кукситься, могу и передумать. Заставлю ходить голышом.
Да уж, столько вокруг красивой стильной одежды, а мерзавец предпочел красоте вульгарщину. И видимо настолько его утомила моя кислая мина, что он очередной раз хватает меня за руку и тащит к вешалкам.
— Выбери что-нибудь по своему вкусу. Что угодно.
— Спасибо, но мне роднее в своих вещах.
— Нет, куколка. Эти тряпки уже отправились на помойку.
— Что? — и слезы мгновенно подступают. Да как он смел? Там было все самое любимое, самое удобное. Выходит, прислуга рылась в моих вещах. Как же хорошо, что я спрятала камеру в футляре с прокладками.
— Или ты сейчас выбираешь себе новое, или мы уходим. Надоело, — а голос резко грубеет, вот он — настоящий Игнашевский.
— Хорошо. Сколько у меня времени?
— Час.
Приходится взять все заново. Джинсы, кофты, несколько платьев на повседнев, блузки, вплоть до колгот. Правда, ценники у вещей вызывают шок, на бирках мелькают звездные бренды — Шанель, Версачи, Луи Виттон, Диор. А сидит одежда действительно хорошо, будто сшита специально для меня. Игнашевский меж тем сидит на диване, листает журнал. Его не волнуют эти тряпки. Для себя, вернее, меня, он уже выбрал необходимое. И сейчас на его лице поселилась вселенская скука, однако нет-нет, да на продавщиц поглядывает. Для него женщины пустое место, он их оценивает лишь с позиции — переспать, не переспать, не более. Те в свою очередь улыбаются ему, глазки строят, задницами крутят с удвоенной амплитудой. Какая мерзость! Причем видно, играют. Но так неумело, так очевидно. А мне становится еще противнее, поэтому поскорее отворачиваюсь.
Но не проходит и минуты, как ощущаю его руки на талии:
— Не нравится, да? — обдает шею горячим дыханием.
— О чем вы? То есть, ты.
— Я видел твой взгляд. И мне это льстит. Но не волнуйся, подобные селедки мне не интересны. За них я бы и сотки не дал.
— Меня это должно обрадовать? — резко разворачиваюсь к нему лицом.
— Да, — касается щеки, — должно. Это твой счет сегодня пополнился на шестьсот тысяч, не их.
— Верно.
— Смотрю, набрала всего, что нужно.
— Набрала.
— Тогда идем к кассам. И мне уже не терпится обратно. Не терпится сделать с тобой что-нибудь эдакое.
В этот момент роняю вешалку, а подонок расплывается довольной улыбкой. Рад, что мне плохо, что страшно. Ему это доставляет удовольствие.
— У меня будет просьба, — и смотрю ему в глаз.
— Какая? — снова ведет пальцами по щеке, касается губ.
— Пожалуйста, без боли. Без сильной боли.
— Значит, со слабой болью можно? — нависает надо мной. — Думаешь, скручу тебя и выпорю? Как в первый день?
— С тебя станется, — прикрываю глаза.
— Я бы с радостью, куколка, — шепчет в губы, — но у меня немного другие планы. Однако ты все равно поймешь, как нехорошо заставлять меня нервничать.
Дальше следует ресторан, где я с трудом запихиваю в себя какой-то непонятный салат. А Игнашевский следит за каждым моим движением, каждым взглядом. Изучает… я тоже смотрю на него. Какой же он медведь. И вот такой гигант любит издеваться над женщинами, унижая их, опуская. Разве это мужчина? Нет, это малодушная тварь неприлично больших габаритов.
— Что-то не так? — облизывает чайную ложку.
— Все в порядке, — опускаю взгляд в тарелку.
— А тебе идет это платье, — и откидывается на спинку диванчика, чайной ложкой тем временем продолжает постукивать себе по губам.
Платье, и правда, отличное. Тонкий трикотаж, который практически не ощущается кожей, длина чуть выше колена, рукав три четверти, широкий ворот, а главное цвет — топленое молоко. В нем тепло, комфортно.
— Благодарю, — после чего поднимаюсь. Мне срочно надо умыться, щеки буквально горят, да и чувствовать на себе взгляд этого волкодава на протяжении всего вечера — то еще «удовольствие».
— Куда собралась? — и ложечка замирает на мгновение.
— В дамскую комнату.
— Возвращайся поскорей, — усмехается.
Могла бы, не вернулась. А я и могла, но сама себя загнала в угол. Дура не дура, уже не важно. Хотя, определенно дура.
В туалете ресторана спокойно, чисто, играет приятная музыка, честное слово, сидела бы здесь и сидела.
Открываю кран. Прохладная вода — как же хорошо, как же чертовски хорошо. А капельки бегут по щекам, капают на платье, вода попадает на волосы. Но лицо продолжает гореть, сердце заходиться. Не хочу возвращаться в зал, не хочу видеть этого божка недоделанного. Однако божок будто читает мои мысли на расстоянии, и уже через минут пять дверь удобной открывается.
— Что ты здесь делаешь? Это, вообще-то, женский… — смотрю на Игнашевского в упор.
А он, не говоря ни слова, запирает дверь на ключ, откуда бы только он у него взялся, и направляется ко мне. Ключ медленно кладет на край раковины.
— Сними платье, Ева.
Глава 18. Ян
Сколько её еще ждать? В унитаз что ли провалилась? Или не провалилась? Тут меня как обжигает изнутри. Сбежала! Ну, если сбежала… Найду и реально наручниками к батарее прикую! И ремня ввалю вдогонку!
— Можно вас? — подзываю администратора.
— Да, что-то случилось? — несется ко мне пухлая, но деловитая мадам.
— Хотел бы попросить ключ от женской уборной. У вас есть?
— А, — теряется сразу, — простите, зачем?
— Ну, Катерина, — читаю имя на бейдже, — как вам объяснить. Сейчас там моя девушка. И я бы очень хотел с ней немного побыть наедине. Такое объяснение подойдет? — и вкладываю в салфетку десятку, протягиваю пухлой, — уберите еще здесь.
— Я вас поняла, — расплывается наимилейшей улыбкой. — Ваш ключ, — быстренько кладет на стол. — Единственно, просьба не дольше получаса.
— Хорошо, очень постараюсь.
Теперь главное, чтобы Краснова была именно там. Вот, не дай бог не найду поганку. Подхожу к двери, открываю рывком. Фу-х… здесь. Стоит у раковин, по алеющим щекам течет вода, челка намокла и прилипла ко лбу. С мокрой я с ней тоже развлекусь, многократно развлекусь. В душе, в джакузи, в бассейне, да хоть на улице под дождем. Тогда захожу, запираю дверь.
