Гордон молча отдал стражникам оружие, отметив про себя, что они не решились потребовать у него выдать им пистолет, который он носил в кобуре под левой рукой.
Тем временем высокий курд, являвшийся, несомненно, старшим среди часовых, поднял с земли винтовку, которую, падая, уронил молодой парень. Тот все еще лежал на земле, жалобно постанывая, но был быстро приведен в вертикальное положение основательным пинком командира. Сунув парню винтовку в руки, он грозным голосом приказал ему стеречь лестницу так, словно от этого зависела вся его жизнь. Подкрепив устное распоряжение еще одним пинком и увесистой затрещиной, командир повернулся к остальным стражникам и стал гортанным голосом отдавать короткие приказы.
Гордон знал, что, как только кольцо часовых сомкнётся вокруг него, их руки потянутся к кинжалам, чтобы вонзить клинки ему в спину. Но в то же время американец чувствовал, что семена страха и неуверенности уже посеяны им в их примитивном разуме, и был уверен, что они теперь не осмелятся его убить. Шагая в центре строя конвоиров, он вышел из-за прикрывавших лестницу камней и направился к городу по широкой дороге, которая некогда была вымощена каменными плитами, неплохо сохранившимися до наших дней.
— Езиды вернулись в город незадолго до рассвета? — словно невзначай спросил Гордон, прикинув, насколько оторвались от него преследователи.
— Да, — последовал краткий ответ.
— Конечно, быстро идти они не могли, — произнес Гордон, словно обращаясь к самому себе. — Среди них были раненые, некоторые — наверняка тяжело. Да и тот сикх, которого они взяли в плен, должно быть, изо всех сил упирался. Им наверняка пришлось связать его по рукам и ногам и нести на себе.
Один из конвоиров повернул голову и начал говорить:
— Ну, этот сикх…
Резкий окрик: «Молчать!» — оборвал его фразу. Командир подозрительно поглядел на Гордона и грозно объявил своим подчиненным:
— Кто еще хоть слово скажет — голову оторву! На вопросы Аль-Борака не отвечать. Вопросов ему не задавать. Если он будет оскорблять нас, провоцировать или смеяться — молчать! Вы даже не представляете себе, что это за хитрая змея. Если мы начнем с ним говорить, он нам заморочит голову и заколдует нас так, что ему удастся смыться раньше, чем мы доведем его до Шализара.
Итак, этот таинственный город назывался Шализар. Гордон смутно припомнил, что ему встречалось это название в какой-то книге по истории Средневековья.
— Почему же вы мне не верите? — изобразил он искреннее удивление. — Разве я не пришел к вам открыто, не угрожая оружием?
— Как же! Видел я, как ты пришел безоружным к туркам Битлиса, но, когда ты опустил поднятые в знак приветствия руки, улицы Битлиса залила кровь, а головы битлисских правителей оказались приторочены к седлам твоих всадников. Нет, Аль-Борак, я тебя знаю с давних времен — с тех пор, как ты вел свою банду изгоев через холмы Курдистана. Я сражался вместе с тобой против турок, затем в политике что-то переменилось, и оказалось, что я воюю с турками против тебя. Я знаю, что не могу состязаться с тобой в силе, ловкости, меткости и сметливости. В таком случае мне лучше держать язык за зубами, что я и сделаю. И не пытайся заманить меня в ловушку хитрыми речами, потому что я буду молчать. Мое дело — отвести тебя к правителю Шализара, и пусть он сам разбирается с тобой. А как — не мое дело. Я нем и безучастен, как лошадь, которой нет дела до того, кто сидит в седле на ее спине — король или неприкасаемый. И отвечаю я только за то, чтобы ты предстал перед моим повелителем. А до этого не собираюсь с тобой говорить, и если кто-нибудь из моих людей захочет пообщаться с тобой, я разобью его тупую башку прикладом своей винтовки.
— Слушай, а ведь я тебя помню, — сказал Гордон. — Точно-точно… Ты — Юсуф ибн Сулейман, и ты был неплохим воином.
Худое, морщинистое лицо курда посветлело при этих словах, он захотел что-то сказать… но взял себя в руки, сорвал злобу, прикрикнув на одного из своих подчиненных, который не выказал ему ни единого намека на обиду или недовольство, и зашагал впереди конвоя, гордо подняв голову.
Гордон тоже не плелся, а шел бодро и довольно быстро, заставляя своих конвоиров приноравливаться к его шагу. И вообще он выглядел скорее как человек, шествующий в окружении почетного эскорта, а не как конвоируемый пленник. Это настроение мало-помалу передалось и курдам, так что, когда процессия подошла к городу, они подровняли строй, винтовки переложили на плечо и даже держали почтительный интервал между Аль-Бораком и своей маленькой колонной.
Приближаясь к городу, Гордон внимательно разглядывал все, что попадалось ему на глаза. Так ему удалось разгадать секрет садов и парков. Плодородная почва — несомненно, принесенная откуда-то из других мест — была помещена в многочисленные углубления и понижения рельефа плато. Орошались посадки при помощи развитой системы каналов, узких и глубоких, что обеспечивало минимальные потери на испарение. Источником воды служил, по всей видимости, какой-то неиссякаемый ключ или полноводный колодец, вокруг которого, вероятно, и строился город. Плато, окруженное со всех сторон высокими хребтами, видимо, обладало особым микроклиматом, более мягким, чем в других уголках этого сурового края, и привычная к жестким условиям растительность здесь росла и расцветала в полную силу.
Сады располагались в основном в восточной и западной частях города. На подходе к Шализару слева от дороги был большой фруктовый сад, справа — сад поменьше. Невысокие каменные заборы отделяли их от дороги. Гордон не мог предвидеть, какую кровавую роль предстоит сыграть и фруктовому саду. Большой сад заканчивался, не доходя нескольких десятков ярдов до границы городского квартала. Маленький, наоборот, упирался ветвями последних деревьев в крайний трехэтажный каменный дом. Еще немного — и конвой вошел в город: ровные ряды домов с плоскими крышами выстроились вдоль широкой мощеной улицы, за каждым из них виднелись кроны садовых деревьев.
Город не был окружен стеной, а стены между домами и садами, невысокие и тонкие, явно не предназначались для обороны. Плато само по себе было неприступной природной крепостью. Гора, нависающая над дальней оконечностью города, оказалась расположена гораздо дальше, чем поначалу показалось Гордону. Оказывается, плато вовсе не примыкало к крутому склону, а было отделено от него едва ли не полумилей равнины, пересеченной множеством трещин, ущелий, разломов и провалов. Однако плато было связано горой, как громадная полка, выдвинутая из массивного склона.
Люди, работавшие в садах или находившиеся на улице, останавливались и с любопытством разглядывали конвоируемого стражниками белого человека. Среди местных обитателей Гордон заметил еще нескольких курдов, а также множество персов и езидов. Были здесь и арабы, и монголы, друзы и турки, индусы и даже несколько египтян. Но ни одного афганца! По всей видимости, многонациональное население этого странного города предпочитало не иметь дела с теми, кто от рождения так или иначе связан с этими местами, ощущает себя частью этой страны.
Любопытство местных жителей не простиралось дальше пристальных взглядов; вопросов не задавал никто. Наконец улица вышла на довольно широкую площадь, огражденную с противоположной стороны высокой стеной, над которой на фоне неба четко вырисовывался позолоченный купол дворца.
