Он был одет по-домашнему — в свободные брюки и тунику с распахнутой грудью, она — в тонкое ниспадающее платье, рельефно драпированное на груди. Локоны девушки рассыпались по ее плечам. Нет, не только для мести женился я на тебе, подумал Александрос.
Тонкий фарфор отливал золотистым светом, вино красиво горело рубиновым пламенем в высоких хрустальных бокалах. Келли любила это время суток в Греции, когда дневной жар и ночная прохлада переплетались в уютные сумерки. Когда щеки еще горели от солнечных ласк, а щиколотки зябли от каждой новой волны прохладцы.
— Я успела позабыть, как здесь хорошо, — тихо прошептала Келли, замученная напряженным молчанием за столом.
— Да неужели!.. — пренебрежительно сказал Александрос.
У Келли тотчас отпала всякая охота продолжать разговор. Вместо радости от приятного досуга она почувствовала, как стремительно нарастает головная боль. Лишь через пять минут девушка предприняла очередную попытку завязать беседу:
— Ты прав, я очень устала. День выдался на редкость насыщенным, — сказала она и попробовала улыбнуться Александросу.
Супруг отделался кивком головы. Ничто не должно было отвлекать его от разжевывания пищи, заботливо приготовленной к долгожданному ужину дома его искусным поваром.
Келли тяжело вздохнула и вновь обратила свой взор в окно.
Александрос незаметно для нее ехидно ухмыльнулся.
Расходясь после ужина по своим комнатам, Александрос указал Келли на свою дверь и произнес:
— Не забывай, эта дверь для тебя всегда открыта.
На что Келли ответила испуганным взглядом и скрылась в своей комнате.
Александрос вошел к себе. Он не стал включать электрическое освещение — огромная луна щедро заливала его спальню молочным сиянием. Точно такое же лицо ночи заглядывало в спальню Келли… Он дал ей срок самой решать, когда стать ему настоящей женой. Но это время не могло длиться вечно. В его намерения не входило позволять ей править его желанием, ограничивать потребности его плоти, пренебрегать его мужским магнетизмом. Он отпустил ее этой ночью лишь для того, чтобы овладеть ею потом с утроенной страстью.
* * *
Проснувшись утром, Келли приняла душ и быстро оделась в простые шорты и майку. Затем спустилась на кухню.
Tea была крайне нелюбезна к ней с момента приезда. Увидев Келли, она лишь процедила что-то невнятное и вернулась к своим делам, которые были, по всей видимости, неотложнее завтрака супруги хозяина.
Келли тяжело вздохнула и перешла в столовую, где уже было накрыто к завтраку.
Поев, Келли на свой страх вновь заглянула в кухню и спросила у Tea, где Александрос. В ответ экономка пробормотала что-то нечленораздельное. Келли расшифровала это как «отъезд хозяина на весь день в афинский офис».
Келли рукоплескала и радовалась в душе, вслух же протянула: «А-а…», после чего вышла прогуляться.
Радость и одновременно разочарование — вот что она почувствовала, сев на любимую скамью в любимой беседке, увитой виноградом. Он оставил ее на весь день, и, если не принимать в расчет холодного отношения Tea, это повод почувствовать себя свободной. С другой стороны, она уже больше суток его жена, но при этом как бы и не жена… Его россказни про влечение оказались какой-то ложью, многообещающие поцелуи не возымели продолжения, он игнорирует свою жену — а это обидно…
Келли гуляла по дому и саду, вспоминала беззаботное детство, шумные вечеринки юности. С каждым местом было связано особое воспоминание, она посетила их все, кроме одного, которое сознательно избегала, — то место у балконной двери патио, на фоне которой их запечатлел чей-то фотоаппарат.
Вернувшись вечером из Афин, Александрос почувствовал, что неимоверно устал. Крупные капли болезненной испарины покрывали его лоб. Он весь день не обращал внимания на свое состояние. Дела отвлекали его. По дороге из офиса он заехал навестить свою мать. С возрастом она стала что-то уж слишком холодна со своим сыном, даже отказалась приехать на его свадьбу, сославшись на плохое здоровье. Разговор у них и сейчас не заладился. Удостоверившись, что у нее есть все необходимое, Александрос ушел.
Он был, что называется, нежданным ребенком у своих родителей — те были уверены, что всех своих детей уже произвели на свет. И все они были девочками. Отец и мать уже смирились со своей судьбой, как вдруг через десять лет после самой младшей рождается он — нечаянный мальчик, сын, наследник. Последнее обстоятельство ортодоксальных греков радовало особенно. И все-таки любимым ребенком ему не суждено было стать, как им не стала ни одна из его сестер: отец и мать были целиком поглощены друг другом и собой. Для воспитания детей нанимались нянечки и воспитатели, для ухода за детьми были слуги, для устроения их судеб — деньги. Поэтому сестры быстро разлетелись по другим семьям, найдя себе женихов в угоду родителям, а Александрос остался один. И тогда он глубоко ощутил на себе безразличие родителей, которое дотоле сглаживали сердобольные сестры. И все же он очень сильно переживал смерть отца, хоть они никогда не были особенно близки.
Многие годы он был предоставлен самому себе. По утрам его поднимали слуги, кормили завтраком, сажали в лимузин с шофером, который сдавал его на попечение школьных учителей, вечером все повторялось в обратной последовательности. А летние каникулы были для мальчика настоящей пыткой безделья, пока на соседнюю виллу не стали привозить к бабушке и дедушке маленькую белобрысую англичаночку с яблочками румянца на пухлых щечках.
Конечно, девчонка ему была неровня, маленькая, бестолковая, ужасно доверчивая. Над ней даже подшучивать было неинтересно, она все принимала за чистую монету. Но она была такая живая хохотушка, что порой ему просто нравилось за ней наблюдать. У Александроса были все основания утверждать, что Келли выросла на его глазах. Тем невероятнее ему казалось ее преображение в интриганку и беспутницу, какой он стал считать ее после памятного газетного откровения…
Войдя в особняк, он очутился в пустынном и холодном фойе. Ни шороха, свет горел лишь в некоторых помещениях, это он заметил, еще только подъезжая к дому. В комнате для гостей Келли не оказалось, в гостиной и в столовой тоже. Не слишком веря в успех, Александрос решил посмотреть у бассейна.
Келли была там — расположилась на физкультурном коврике и сосредоточенно, с закрытыми глазами делала умопомрачительные растяжки из комплекса йоги. Она не услышала, как он подошел, и у Александроса появилась возможность понаблюдать эти пикантные экзерсисы. Чувственное тело в облегающем трико красиво извивалось — девушка практиковала особенную дыхательную технику, благодаря которой пышная грудь плавно приподнималась и медленно опадала.
Келли начала заниматься по системе индийских йогов, надеясь таким образом взнуздать свою эмоциональную натуру. Но кроме превосходной гибкости и пластики ничего не достигла.
Александрос наслаждался движениями ее грациозного тела. Неторопливые кошачьи растяжки, фиксирование самых на первый взгляд неимоверных поз будоражило непомерно развитое воображение мужчины.
