Книга Самый обычный день - Ольга Гаврилина

После опознания тела сына Патриция не могла и не хотела ехать в участок, но Атилио сказал:

– Надо еще раз вспомнить все детали, только тогда полиция сможет найти след убийцы. Мы должны сделать все, чтобы его взяли… чего бы нам это ни стоило.

– Но это же был самый обычный день, – тихо прошептала она, но смирилась и села в машину к полицейским.

Патрицию с мужем привели в кабинет замначальника полиции. Ей тут же подставили кресло с высокой спинкой, и она, приладив затылок на прохладный кожаный валик, закрыла глаза. После заполнения протокола все куда-то исчезли, и супруги остались одни в помещении наедине с еще не подписанными бумагами. Атилио взял ее руку в свою ладонь и тихо поглаживал холодные подрагивающие пальцы.

Атилио не мог надышаться на сына, и даже когда Патриция родила девочку, Андреа продолжал оставаться его приоритетом. Возвращаясь из дальних поездок, Атилио с порога бросался к мальчику и только потом целовал жену, забирал в охапку и кружил дочку. Андреа боготворил отца и платил ему бескрайним обожанием своей детской безгрешной души. Ребенок рос не по годам смышленым, любопытным и очень подвижным, что тоже выводило из себя Патрицию, сделавшую любимицей тихую и спокойную дочку Марту.

Несмотря на возражения Патриции, Атилио подарил сыну мобильник, и тот забрасывал отца сообщениями и фотографиями, докладывая все, что произошло за день.

Когда Атилио и Андреа хохотали вместе, смотря очередную мультяшку, гоняли мяч перед домом или шептались, как два заговорщика, Патриция необъяснимо раздражалась, пытаясь прекратить их идиллию, подозвав мужа или дав срочное задание сыну. Когда же Атилио укладывал спать мальчика, присаживаясь рядом на узкую кроватку, рассказывал нескончаемую историю, продолжение которой придумывал сам, Патрицию кололо что-то, напоминающее ревность, а непонятная злость просачивалась в сердце, заполняя душу, как дождевая вода высохшие лужи.

Несмотря на то что она добилась чего хотела – у нее была своя семья, дом, дети, она не чувствовала себя счастливой. Первые роды были тяжелыми, да и потом Андреа болел постоянно, совершенно вымотав своим плачем Патрицию. Здоровье его выровнялось только к пяти годам, и не успела Патриция вздохнуть, как забеременела снова. Помочь было совершенно некому – Атилио постоянно находился в разъездах, его родители сами работали и сильно уставали, а со своими Патриция предпочитала не общаться. Единственно, что успокаивало ее, это то, что так жили почти все, но грусть одиночества, замешанная на постоянном утомлении, превращалась постепенно в ядовитую жидкость, отравляя настоящее и закрывая доступ к будущему.

Шли годы, и постепенно она нашла некоторые преимущества своего положения: она сама планировала свои дни, принимала бытовые решения и была полной хозяйкой своего свободного времени и передвижений. Хотя Патриция и рассказывала мужу, что она делала без него, это была всего лишь передача простых событий, которые происходили ежедневно, а вовсе не доверительные излияния ее душевного состояния, порой становившегося настолько удручающим, что она полдня лежала на кровати, уставившись в белую стенку спальни, полностью забыв о детях, тихо игравших в гостиной. Отправив Андреа в школу, а дочку в детский сад, Патриция возвращалась домой и приступала к повседневным унылым делам, а в мозгу неотрывным, назойливым клювиком стучало: «Жизнь проходит, жизнь проходит».

«Разве для этого я ушла от матери? Чтобы возиться на кухне, приводить в порядок квартиру и стирать белье? Но чего, чего мне не хватает?» Неясные, неопределенные мысли проносились в тяжелой голове, разрезая мозг, лоб начинал гореть, а перед глазами, как в жутком аттракционе, кружились стены квартиры. Включив телевизор на полную громкость, она валилась на диван, оставив разбросанной детскую одежду и немытую посуду, глядела на взрывающийся криком разноцветный экран, стараясь унять смутные чувства и забыться в мире белозубых удачливых людей. Дети мало радовали ее, а чаще раздражали своими надоедливыми вопросами и шумным гвалтом, а муж действовал на нервы еще больше. Чтобы хоть как-то отвлечься от постоянно повторяющихся дел и забот, она стала ходить на кулинарные курсы, тем более что Атилио был совсем не против и даже как-то сказал: «Вот выучится у нас мама высокой кухне, ресторан откроем. А то что-то дела у меня не очень идут на работе!» Чем только напугал Патрицию – она совсем не хотела возвращаться к бедному существованию, но, быстро поняв, что страхи мужа сильно преувеличены, постепенно успокоилась.

Полная неясность причин ее депрессии сильно удручала и сказывалась на ее характере, который и так никогда не был открытым и легким, а сейчас превратился в тяжелый и истеричный. «Так живут все, – часто повторяла она, – мало того, мне еще повезло. Ну и что, что маленький городок, ну и что, что все дни похожи один на другой, это все равно лучше, чем тогда у матери», – пыталась урезонить она себя. Но чувство неудовлетворенности и одиночества было непобедимо. «Чего, чего не хватает мне? Что не устраивает? Многим еще хуже, да и чего далеко ходить, даже моя сестра тайно завидует моему положению». Но никакие самоуговоры не помогали. Патриция жила в ожидании необъяснимого чуда, которое произойдет вдруг само собой, освободит ее душу от оков обыденности и вырвет из-под обрушившейся на нее рутины.

– Все прочитали? Ничего нового не удалось вспомнить? – в помещение вошел замначальника полиции.

Атилио сжал запястье Патриции, посмотрел умоляюще.

Она не могла оторвать затылок от валика кресла.

– Нет, все было как обычно. Все записано правильно.

Голова тяжелела, наливалась свинцом.

– Тогда подписывайте, – вздохнул полицейский.

Атилио вставил ручку в вялые пальцы Патриции, помог отлепиться от спинки. Она медленно вывела свою фамилию.

– А вы вчера рано утром из Австрии приехали? – Начальник взглянул на Атилио и перевернул страницу. – Вот, здесь и время стоит. Все указано верно? Проверили?

– Да. – Атилио подписал протокол и поддержал жену, поднимающуюся из кресла.

Движения ее, всегда удивляющие притягательной гармонией, вдруг стали несуразными, угловатыми и напоминали передвижения заржавелого трансформера, казалось, что вот-вот раздастся скрип и треск падающих и ломающихся деталей и ее тело начнет разваливаться на части.