Мы с дядей Славой тоже подружились. Даже слишком. Ну это уже по мнению мамы. А меня в тринадцать лет интересовал только его пистолет. С ним дядя Слава не расставался, наверное, даже во сне. Несмотря на холодность матери, мы заменили Вячеславу Юрьевичу семью. За пару месяцев до аварии, его мать, владелицу пары продуктовых магазинчиков, убили. Кое-как сохранив в этих разборках энную денежную сумму, он принес ее отцу, который держал точки на вещевых рынках, вместе со своей неуемной энергией. И пистолетом.
Теперь я тайно ждала восемнадцатилетия не только для того, чтобы получить права, но и разрешение на ношение оружия. Пока же я держала его в руках, только упираясь спиной в грудь дяди Славы и слыша его дыхание у самого уха. Пока мне не исполнилось четырнадцать и я не получила от него на день рождения неожиданный и совсем не девчачий подарок — пневматическое ружье. Мама смотрела на все это молча, но подняла крик, как только я оставила на железной входной двери парочку вмятин от пуль. Пришлось ждать лета, когда я смогла под чутким руководством дяди Славы расстреливать жестяные банки от пива «Балтика».
Мы выстраивали их в ряд в поле. Дядя Слава держал на поводке нашего колли, а я стреляла. Господи, как же я ждала в то лето выходных. Даже больше, чем прежде, когда родители привозили растаявшее мороженое в стеклянной восемьсот граммовой банке. Теперь мороженое можно было купить в сельмаге, но одну с ружьём бабушка меня не отпускала, и я берегла его, как зеницу ока, спрятав под кроватью.
Когда дядя Слава иногда сюрпризом приезжал среди недели, я прыгала до потолка. Иногда повиснув на его шее. О чем я тогда думала? О пустых пивных банках! О чем думала моя мать, я тогда не понимала. Еще, конечно, я думала о пистолете. Мне нравилось залезать в кобуру, спрятанную под синей адидасовской курткой дяди Славы, и чувствовать в руке тяжесть оружия.
— Яна, у тебя никогда не будет пистолета, — сказал мне как-то его хозяин.
Я сделала большие глаза и даже не произнесла — почему?
— Пока ты его вынешь, тебя уже убьют.
Теперь я спросила, почему? Дядя Слава улыбнулся:
— А потому, — и щелкнул меня по носу. — Если ты достала пистолет, ты должна выстрелить. И выстрелить первой. Иначе убьют тебя. А ты не сможешь выстрелить в человека.
— А ты сможешь?
Он на секунду замолчал и помрачнел. Потом ответил. Сухо.
— Теперь смогу.
И откашлялся. Мне было четырнадцать. Я была дурой. Я не понимала, что в эту минуту он думал о матери, убитой по его вине. Она пала жертвой его борьбы с «крышей». Жертвой его нежелания платить больше. Женщина, которая дала ему жизнь. Женщина, которая номинально значилась владелицей его фирмы. Потом я стала умнее. И мы ни разу больше не подняли эту тему. Обсуждение смерти свекрови, которой я не знала, было в нашей семье под негласным запретом.
— А что тогда делать? Носить баллончик?
Я его носила. В школу и со школы. Но использовала его лишь однажды. Против дяди Славы. По его требованию. В качестве тренировки. И закончилось все плачевно. Я прыснула слезоточивый газ против ветра, и все пропало на меня. Полчаса, а то и больше, я ничего не видела. И со мной можно было делать, что угодно. Даже макать башкой в канаву с пиявками. Что дядя Слава и делал.
— Яна, какая же ты непутевая!
— Ну что мне делать…
В моем плаче даже вопросительной интонации не было. Я не ждала никакого ответа. Хотя и получила тот же, что и от родителей: сидеть вечерами дома и не ходить никуда одной. Да, и «Шестьсот секунд» с Невзоровым и даже с Сорокиной не смотреть! Криминальные новости мы все равно узнавали друг от друга в школе.
И все же один путевый совет мне дядя Слава дал — вернее, показал. Несколько приемов самообороны. Все там же. На нашем поле аля стрельбище. И теперь помимо стрельбы у нас был рукопашный бой.
— Ты знаешь, чем твоя дочь занимается? — напустилась на отца мать, когда однажды без предупреждения явилась к нам на поле, потому что от нас, по недосмотру, убежала собака.
Ну чем мы там занимались? Вылезая из-под дяди Славы, я думала только о зудящей вывернутой руке. А о чем подумала мама…
Дяде Славе пришлось уехать до ужина, и на даче он больше не появлялся. Как и у нас дома. Со мной никакой беседы не провели. С ним, видимо, да. Черт бы побрал родителей и расхожую фразу девяностых «тому, кто носит Адидас, тому любая баба даст»…
Мне давать ему было абсолютно нечего. Месячные у меня, конечно, пошли, хоть и с опозданием, но гормоны сходить с ума не спешили, и я делала не меньшие глаза, чем мама тогда на поле, когда слышала на уроках за спиной перешептывание одноклассниц о том, что у них бурная жизнь и надо бы начинать уже пить противозачаточные таблетки. Я поворачивала голову к Алле, но та вообще ничего не слышала, строча бездарные стишки о несуществующей любви в тетради в клеточку на половину девяноста шести листов. Ага, вместо химических формул.
Ружье у меня забрали. Как и дядю Славу. А без дяди Славы оно мне было не нужно. Но я на Алле продолжала тренировать его приёмы и та увешивала запястья сплетенными мною фенечками, чтобы скрыть синяки. Но применять эти приемы было не на ком. Я сидела дома. И вечерами, и в выходные. Учила английский. И читала книги. Из серии «Шарм». В перерывах между Достоевским и Толстым. Подсовывала их мне Алла и еще пыталась обсуждать их содержание. Но я лишь пожимала плечами, а черт его знает, как оно там на самом деле… И вообще мне это неинтересно. В шестнадцать я совсем не выглядела девушкой. И виновата была в том мама. Потому что выгнала дядю Славу. А именно он схватил меня за руку еще до пневматического ружья.
— Яна, ну что это такое?
А я даже не поняла, в чем вопрос. А речь шла о моем облупившемся лаке. Или о маникюре двухнедельной давности.
— Яна, понимаешь, девушка должна быть аккуратной. В этом ее красота. Либо ты красишь ногти постоянно, либо подстригаешь их под корень и моешь руки с мылом.
Ну да, у меня еще и грязь под ногтями была… Отец же ни разу не сказал ничего о том, что нравится или не нравится мужчинам в женщине. Он даже, кажется, не заметил, что я выросла, и в помойном ведре добавилось прокладок «Белла». Он был занят растущим бизнесом. Растущим, благодаря стараниям Вячеслава Юрьевича, который больше на меня не отвлекался. Когда он видел меня в последний раз? А… когда я заехала в офис, потому что у меня в троллейбусе вытащили кошелек, и не было денег даже на метро.
— Яна, что это за видон? Или прикид, так у вас же там говорят?
Я стояла как памятник. Не двигаясь. Нет, я и раньше, конечно, видела Вячеслава Юрьевича в деловом костюме, а не только на даче в спортивном, но сейчас он был каким-то совершенно другим. Чужим. И у меня язык бы не повернулся назвать его дядей Славой. Постарел? Нет, скорее вырос. Не только финансово, а из спортивных костюмов, валяния со мной на траве и… Купания в грязной луже с моей колли. Он столько раз звал меня нырнуть с ним вместе, но меня пугали пиявки. Он, вылезая на деревянные мостки, постоянно снимал с ноги парочку присосавшихся. Ничего другое меня не останавливало. По участку я без проблем ходила в купальнике, когда они с отцом, развалившись в шезлонгах, потягивали пивко.
