— Лин-да, — по слогам произносит моё имя женщина. — Мне сказали, что ты не справляешься с работой, поэтому Яну Теймуразовичу приходится доделывать твои обязанности. У тебя есть ребёнок? — в лоб спрашивает она, застав врасплох и меня, и Яна, удивленно округлившего глаза.
Мне жутко не по себе, а её аура давит так сильно, словно вжимает в стену. Я хлопаю глазами и киваю, но потом понимаю, что дала не совсем верный ответ.
— В доме, в квартире, — запинаюсь я. — Ну, это дочь брата, не моя.
— Мне нужен работник, а не ветреная девушка-студентка, которая будет брать сплошные больничные из-за ребёнка… — До меня доходит осознание, что она вышестоящая над Яном, и судя по тону — она начальница, которая была на больничном по уходу за ребёнком.
Меня пробивает дрожь, как только я представляю, что буду каждый день под ее присмотром…
Женщина снова стреляет взглядом на Яна, и я не могу вникнуть: она, что ли, приревновала?!
— Я понимаю… Я очень ответственная. Такое больше не повторится, — принимаюсь тараторить я.
— О-о-очень на это надеюсь… — напевает начальница, сузив глаза. — Ян, помоги мне с документами. Расскажешь, что здесь вообще творилось за время моего отсутствия.
Ян кивает и следует за ней по коридору. Я же, переваривая всю эту ситуацию, стою на месте и кошусь в их сторону.
— Брось это! Она молодая ещё, глупая! Мне служебные романы на работе не нужны! Ты это понимаешь? — доносится до меня, и я вздрагиваю. Неприкрытая ярость вызывает по спине волну неприятных мурашек. Передергиваю плечами и стискиваю пальцами бумажный стаканчик с недопитым кофе.
— Никаких романов нет, — сухо отвечает Ян, а мне становится обидно до чёртиков.
— И не надо её подвозить. Я видела, что вы приехали вместе. И смешки все эти видела.
Это нормально?! Разговаривать о человеке, пусть и полушёпотом, в его присутствии, словно они одни… Отошли хотя бы достаточно далеко, чтобы нельзя было разобрать речь. Меня наполняет возмущение, но я сдерживаюсь.
— Я буду подвозить кого хочу и когда хочу в своё личное время, а на работу я приехал раньше, следовательно, это моё личное время, прошу меня извинить, — отвечает Ян, повысив голос, отчего слова будто вибрируют в воздухе, отбившись от стен.
Вот это да! Он сейчас заступился за меня? Или просто устал от выкидонов начальницы?!
Я мечтательно замираю, проваливаясь в свои мысли, из которых вырывает строгий женский голос:
— Мечтать надо дома, а тут работать. Займись документами или анализами!
— Начальница махает рукой в сторону лаборатории. — Я сегодня ухожу — зашла проверить: как идут дела, — но с понедельника займусь тобой. Я понимаю, Линда, что это просто производственная практика, но если хочешь быть квалифицированным специалистом, то относись к работе серьезнее. К тому же по этой практике я оценю: принимать ли тебя на работу по окончанию ВУЗа! Если сама, конечно, захочешь у нас работать.
В конце голос начальницы — кажется, зовут ее — Евгения Александровна — становится мягче, и я понимаю, что она типичная женщина-начальник, ведомая гормонами. Вспоминаю тут же слова мамы: «Женщина начальник — это просто тихий ужас», — и мысленно соглашаюсь с ней. Так и есть.
15
Утром Ян буквально окрылил меня, огрызнувшись перед Евгенией Александровной, а сейчас спустил с небес на землю: уехал домой, сухо попрощавшись. Ну, а на что я рассчитывала? Что такой мужчина будет возить меня на работу и обратно? Хм… Или ему был крайне неприятен утренний разговор с начальницей, точнее даже выговор… Он сказал ей, что романа у нас нет — так и есть, конечно, — но не значит ли это, что и меня Ян не рассматривает? Или только при ней так защитился, чтобы в душу не лезла?
Я тяжело выдыхаю: он вроде и помог, и одновременно отверг. А начальница мне явно спуску не даст. И ежу понятно, что она намерена сделать из меня суперспециалиста, будто смысл жизни у нее такой.
Я неторопливо плетусь к автобусной остановке, шмыгая носом. Всё же я начала, сама того не желая, засматриваться на мужчину и представлять, что мы могли бы стать парой.
В автобусе за музыкой в наушниках, размеренными покачиваниями и размышлениями я засыпаю и умудряюсь открыть глаза буквально перед своей остановкой. Боясь, что автобус уедет, тотчас вскакиваю и выбегаю к двустворчатым дверям, после чего выпрыгиваю на тротуар. Голова отдается стуком в висках из-за быстрого пробуждения, но с переведенным дыханием становится намного лучше. Я потихонечку плетусь домой, разглядывая бредущих парочек, выбравшихся на вечерние свидания, а когда вспоминаю, что договаривалась о встрече со Снежаной, ускоряю шаг.
Она уже сидит на скамейке у подъезда и, завидев меня, встаёт на ноги. Она снова не смотрит мне в глаза, будто не уверена в своем желании увидеться с нашей семьей и своей дочерью, принимается нервно теребить пальцами края белой блузки и прикусывает губу. У нее явно проходит сложный мыслительный процесс, решение которого либо сбежать, либо остаться. Или, возможно, что-то другое? Я и сама не знаю, чего хотела добиться, когда сказала ей приехать. Нужна ли Майе такая мать, которая может оставить её снова… И как отреагирует Богдан на то, что его бывшая снова покажется в нашей доме? В любом случае, сделанного не воротишь.
— Пойдём! Сначала говорить буду я! — произношу, оказавшись около скамейки.
Девушка кивает и следует за мной, уже более уверенная в себе, о чем говорит ее ясный взгляд. Мы заходим в квартиру, где приятно пахнет выпечкой и кремом. Мама всерьёз занялась этой работой, и я рада, если она сможет заниматься любимым делом — печь тортики на дому.
— Как хорошо, что ты пришла! — говорит мама, выглянув из кухни. Она утирает руки о полотенце и подходит к нам. — Мне надо срочно доделать заказ… — Мама замолкает и несколько секунд смотрит на Снежану.
— Добрый вечер! — выдавливает та полушепотом.
Даже у меня появляется в горле ком от давления, а что уж творится сейчас с ней, горе-мамочкой, — сложно предугадать.
— Добрый-то он добрый! — щурится мама. — Зачем явилась?
— Мам, а это Снежана, она… — начинаю я, но взмах руки вынуждает меня замолчать.
— Да поняла я, кто она: есть у девочки её черты. Потому и спросила: зачем явилась?!
— Я хочу дочь увидеть, — дрожащим голосом говорит Снежка, не выдерживая давления мамы.
— Хочет она дочь увидеть! А то, что на тебя уголовщину почти завели, не хочешь узнать. Как есть — кукушка!
Мама разводит руками, а полотенце в ее руке летит следом за ее движением. Она произносит слова с ровной интонацией, будто это обычная беседа старых знакомых, но именно такая интонация пугает больше всего. Мама не выходит из себя, она давит своим равнодушием.
Снежана шмыгает носом и нервно кусает губу. Я смотрю то на неё, то на маму, и даже не знаю: кому лучше я сейчас сделала! С кухни доносится запах гари, поэтому мама ругается под нос и бежит обратно, а я подталкиваю Снежану внутрь. Не стоять же вечно в проходе?..
