– В дали явилось голубой Прелестное виденье: Младая дева, лик закрыт Завесою туманной, И на главе ее лежит Венок благоуханный.
В сочетании с моими джинсами, майкой, рюкзаком за спиной и татуировкой на правой руке стихи Жуковского звучали почти пошлостью.
Я выдернула руку и пошла на кухню к Бабушке, которая в этот момент вынимала из духовки ароматную дымящуюся курицу.
– Бабуль! Это че у тебя за клоун в гостях? Что я пропустила? – Я поставила рюкзак и вынула оттуда свежеотпечатанный экземпляр моей первой книжки. – Вот, Бабуль, это, как обещала, первый – тебе!
– Маша! – Бабушка грохнула горячим противнем о разделочную доску. – Как тебе не совестно! Пожилой человек! К тому же твой дедушка!
Она сняла варежки-прихватки, обтерла зачем-то руки о нарядный фартук и аккуратно взяла книжку.
– Ну что ж… обложка только… какая-то… печатают сейчас… все книжки на одно лицо… не разберешь – про бандитов там или что-то стоящее… Мы такие когда-то на макулатуру обменивали…
Пока Бабушка листала книжку, я осмысливала услышанное.
– Дедушка? Дедушка Юра? Это дедушка Юра? Мой дедушка-поэт?
– Кто поэт? Какой поэт? Юра? Ну что ты… он всю жизнь проработал директором завода.
– Но ты же говорила… Ты же говорила всегда, что не пошла замуж за Вальтера Запашного, потому что увлеклась поэзией!
– И что? – ворчливо сказала Бабушка, закрывая книжку и кладя ее на подоконник. – Я потом почитаю. В тишине. Когда все уйдут.
Она снова натянула варежки и переселила курицу с противня на блюдо.
– Твой дедушка, между прочим, всегда был очень образованным человеком, – сказала она сурово. – Всего Пушкина и Блока наизусть знал… Вальтер Запашный дарил мне роскошные букеты и водил в дорогие рестораны… А дедушка твой мне стихи читал… «А под маской было звездно, // Улыбалась чья-то повесть, // Короталась чья-то ночь…»
Бабушка сделала едва заметную паузу и тут же спохватилась:
– Хорошо читал… дура была…
– Не додумалась, что он их всем читает? Причем, видимо, одни и те же?
Но Бабушка мою колкость проигнорировала.
– Надо было все же за Запашного выходить. Все мы в молодости… Короче, мой руки, сейчас будем курицу есть. – Она взялась за кулинарные ножницы.
И тут на кухню ввалился дедушка.
– Что смолкнул веселия глас? Раздайтесь, вакхальны припевы! Да здравствуют нежные девы И юные жены, любившие нас! —
протрубил он, продолжая аккомпанировать себе бровями и глазами, и чмокнул Бабушку в щеку.
Затем обернулся ко мне и с остатками былой галантности, впрочем сильно отдающей фатовством, на низких бархатных голосовых нотах провозгласил:
– Ты для мрака открыта душою, И во тьме ты мерцаешь, как свет. И, прозрев, я навеки с тобою, Я – твой раб, я – твой брат – и поэт.
– Юра, бога побойся!
– А что? – возопил дедушка патетически. – Что такого? Это же Бальмонт! Ты, помнится, его любила… – добавил он игриво.
– Она твоя внучка! – крикнула Бабушка ему в самое ухо.
– Внучка? А-а, так ты моя внучка! Это Машка, что ли? – И дедушка воззрился на меня как на чудо морское.
– Посмотри вон, на окне лежит: сегодня ее первая книжка стихов вышла! – Продолжая орать во всю мочь, Бабушка с усилием разрезала курицу.
– Стихо-ов? – протянул дедушка и цапнул когтистой лапой мой многолетний заветный труд. – Посмотрим, посмотрим!
Мне казалось, что я нахожусь в дурном сне, из которого хочу и никак не могу проснуться. Аромат курицы мешался с парами открытого вина и запахом постоявших на воздухе салатов, причем острее всего отчего-то кисло пахло огурцом; в комнате, видимо, по инерции, продолжали надсаживаться Мама, Тетя, Дядя и двое моих двоюродных братьев, а молодцеватый, гарцующий старик в обвисших на нем, словно на вешалке, рубашке и штанах небрежно листал страницы и шевелил губами.
Внезапно он схлопнул обложку и… швырнул книжку на подоконник.
– Не Блок, не Блок… Я такое не читаю!
И я бросилась вон из кухни.
– Маша, Маша! – кричала мне вслед Бабушка. – А как же курица! Я же ее поджарила, как ты любишь! Маша!
На улице я долго не могла отдышаться. Достала сигарету, она прыгала у меня в руках, и я никак не могла справиться с зажигалкой…
