На еловой ветке висел пояс Радора – красивый, расшитый, праздничный. А на поясе капелькой звёздного света мерцал светляк.
Приблизившись, Нивья протянула руку, смахнула насекомое и сдёрнула с ветки пояс. Точно, Радора… Нивья стиснула пояс в кулаке и кинулась обратно в деревню.
***
– Вот! – провозгласила Нивья, с громким шлепком бросая пояс Радора на стол старосты. – Это его вещь! Я нашла её в чаще. Он не в городе. Он… – голос Нивьи дрогнул против её воли, но она вскинула голову выше, чтобы не показать слабости: – он у лесового.
Канек задумчиво покрутил в руках поясок и почесал подбородок. Он уже переоделся и теперь сидел в кафтане, а прислужница Таошка гремела горшками у печи.
– Чем же я помогу тебе? – Он развёл руками. – Раз огонёк зажёгся, то и Радор твой – собственность Смарагделя, князя лесного.
Нивья сурово сдвинула брови. Ей стоило больших усилий не сорваться на крик. Да что он вообще понимает? Толстый, сытый, старый! Ему не нужно строить жизнь и заботиться о том, что скажут в округе!
– Вы знаете, как можно уговорить Господина Дорог изменить своё решение? – спросила Нивья спокойно и вкрадчиво, чётко произнося каждое слово.
Староста опешил.
– Что?
Нивья глубоко вдохнула через нос. Ноздри её гневно затрепетали.
– Я не отдам Радора. Я хочу просить Господина Дорог, чтобы он выбрал другого. И в положенный день, а не тогда, когда ему вздумается. Всё должно быть по правилам. Им самим, между прочим, выдуманным.
Канек смотрел на неё во все глаза, словно у Нивьи вдруг отросли рога.
– Ты даже не знаешь, существует ли Господин Дорог на самом деле, – мягко произнёс он и хотел положить широкую ладонь на белую руку Нивьи, но она не позволила. – Никто его не видел и никто не возьмётся утверждать, есть он или наши судьбы плетутся сами, без его ведома. Лесовые – да, истинно есть. Каждый их видел, равно как и других нечистецей. Домовой у меня вот, например, любит вечерком сбитню попить…
– Довольно! – прервала его Нивья. – Я пришла сюда не для того, чтобы выслушивать о привычках вашего домового. Я верну Радора, с вашей помощью или без. И, – Нивья яростно сощурила синие глаза, наклоняясь ближе к Канеку, – молитесь, чтобы следующий огонёк загорелся не над вашей кроватью.
Староста побледнел, но Нивья встала, схватила пояс Радора и вышла прежде, чем Канек обрушил на неё справедливый гнев.
Деревня жила своей жизнью. С реки шли бабы с коромыслами и звонко пели, мелкая грязно-белая собачонка с тявканьем норовила цапнуть их за пятки, в огородах младшие дети пололи первые сорняки, а из печных труб валил дым, пахнущий свежим хлебом и похлёбкой. Нивье странно было осознавать, что уход Радора, по сути, ничего не изменил.
Последняя её надежда была на ворожею Менту. Кто знает всё о неведомых силах, как не ворожеи и волхвы? В городах они селились в целые слободы, а здесь жила одна-единственная, и поселиться ей позволили только за оградой, недалеко от старого деревенского могильника.
Границы между навьим миром Серебряной Матери и людским миром Золотого Отца тонки, как неверный весенний лёд, а те, кто владеет ворожбой, могут и нарушить эту грань. Смерти, рождения и ворожба – вот, что прорубает оконца между навьим миром и миром живых, вот, для чего следует отводить особые места и следить, чтоб не подтаял ледок.
Изба Менты покосилась, на добрую треть вросла в землю и было видно, что старые брёвна давно уж никто не выправлял. Под окнами пробивалась из земли молодая пушистая крапива, которая к концу лета вырастала едва не до самой крыши. Нивья взбежала по крыльцу, задержала на миг дыхание и отрывисто ударила в дверь три раза.
Мента открыла не сразу. Посмотрела сначала в узкую щель, потом, с удивлением узнав Нивью, распахнула дверь и жестом пригласила войти. Дохнуло горячими отварами, терпкими мазями и печной сажей.
– Я должна узнать, как обратиться к Господину Дорог, – заявила Нивья, не дожидаясь расспросов.
Мента спокойно проводила её через сени в избу и усадила на скамью. Ворожея не походила на старую колдунью из побасенок, Мента была статной, высокой женщиной с тонкими морщинками на лице и тёмными ободками вокруг ногтей из-за едких травяных соков – сколько бы ни тёрла она руки пеплом и песком, печать ремесла останется с ней навсегда.
– О таком не просят сгоряча, – сказала Мента. – У тебя стряслась большая беда?
– Радор, мой жених, ушёл к лесовому. – Нивья вздохнула и печально повесила голову. Ей не терпелось скорее выведать у ворожеи всё, что нужно, но для того требовалось вызвать к себе жалость, а не навлечь гнев спешкой. – Я хочу вернуть его.
– Что же, огонёк зажёгся не в срок?
Нивья едва сдержала улыбку. В голосе ворожеи и правда послышалось сочувствие.
– Не в срок. И Радор ушёл сразу, не выждав положенного. Мне кажется, Господин Дорог испытывает меня… Нас с ним. Хочет понять, далеко ли я готова зайти ради Радора. И я правда готова. Мне нужно убедить Господина Дорог и лесового Смарагделя, что Радор нужнее мне, чем им.
– Почему бы тебе не найти другого жениха? – Мента повела плечами, укутанными в пуховую шаль. – Ты ведь из семьи богатых купцов. Можешь уехать хоть в стольный Горвень, хоть в Средимирное княжество, хоть на Перешеек. Да и в Царстве нашёлся бы для тебя достойный парень. А что твой Радор? Не так уж знатен, пусть и красив. Подумай, девочка.
Щёки Нивьи вспыхнули. Самообладание резко покинуло её, от напускной покорности не осталось и следа.
– Мне не нужно ни в Горвень, ни в Царство! Я хочу остаться здесь, у себя дома! Если я уеду, все запомнят меня как ту, чьего жениха забрал лес. Ту, которая сбежала от позора и насмешек! Я не могу этого позволить. Мне невыносимо представлять хохочущих девок, радующихся моему несчастью! Вы понимаете меня? Вы поможете мне?
Мента не спеша занималась своими делами, не считая нужным прерываться ради гостьи. Проверила хлебную закваску, спящую в горшке под тряпицей. Отмерила муки, достала из остывающей печи кувшин согретого молока и занялась хлебом.
– Так уж заведено, – бросила она, замешивая тесто. – Каждый оборот Золотого Отца кто-то навсегда покидает свой дом, свою мать, свою невесту, своего мужа. Один человек с деревни – такова наша плата за спокойную жизнь. Надо принимать эту данность с мудростью. Тебе сейчас кажется, что вся твоя жизнь катится в пропасть, но это не так. Ты живёшь в землях, где каждый, кого ты знаешь, можешь стать следующим. Ты и сама можешь точно так же проснуться с огоньком у изголовья и понять, что отныне твоя жизнь не принадлежит тебе. Стоит ли винить в этом кого-то? Не думаю.
Ворожея поджала губы и с особым усердием стала месить тесто, раздавливая белёсый мякиш основанием ладони, подтягивая пальцами, складывая кармашком и повторяя всё раз за разом. Лицо её стало сосредоточенным и даже отстранённым, и вряд ли из-за будничной стряпни.
