Из «Возвращения в Лавлорн» Саммер Маркс, Бринн МакНэлли и Миа ФергюсонБРИНН
Наши дни
Пока я иду по Харрисон-стрит, слова Миа продолжают вертеться у меня в голове, как надоедливая песня.
– Ты была влюблена в Саммер.
Влюблена в Саммер.
В Саммер.
В Саммер.
В Саммер.
Какая-то часть меня продолжает жалеть о том, что вообще вылезла из машины Миа. Вместо этого мне следовало наброситься на нее за то, что она все истолковала превратно, за то, что она всегда истолковывала это превратно. За то, что она вечно следовала за нами как хвостик, за то, что она струсила и рассказала копам про Лавлорн.
Но в то же время другая часть меня – крошечное порочное существо, маленький монстр, затаившийся где-то в глубине моего мозга – знает, что она не ошибается, во всяком случае, не в этом отношении.
Действительно ли я была влюблена в Саммер?
Была ли она у меня первой?
И единственной настоящей?
С тех пор появились и другие. Я лесбиянка. Или гейгерл, лизунья, фемка, сафо, если прочитать надписи, которые появлялись в моем шкафчике в раздевалке с тех пор, как погибла Саммер. Вермонт в основном либеральный штат – директор Объединенной школы Твин-Лейкс мистер Стайгер приводит своего мужа на каждую выпускную церемонию – но это может продолжаться только до тех пор, пока люди с нетрадиционной сексуальной ориентацией стараются оставаться невидимыми. Безвредными. Пока они не причиняют беспокойства, пока их руки остаются на виду и все дети находятся в безопасности.
Я точно не знаю, когда осознала, что лесбиянка, просто я никогда не чувствовала себя натуралкой. А если вы считаете, что секс – это как цветная капуста и вы никогда точно не узнаете, что вам по нутру, пока не попробуете, то я пробовала всё. Я имела отношения с тремя девушками – действительно серьезные отношения – и трахалась еще с полудюжиной. В реабилитационных центрах больше почти нечем заниматься.
Среди них была Марго, наполовину француженка, наполовину нигерийка, с кучей проколов на лице, выросшая в Огайо. Каждый раз, когда мы с ней целовались, у нее из носа выпадало кольцо. Саша – русская из Брайтон-Бич, Нью-Йорк, говорившая с таким акцентом, что мне всякий раз казалось, что она мурлычет. Элли, с которой я оставалась несколько месяцев: смеясь, она всегда прикрывала рот рукой, а ее волосы напоминали мне иглы дикобраза.
Но Саммер была не такой. Особенной. В каком-то смысле чистой. Наверно, потому, что я не могла ее поиметь – наверно, потому, что в то время я даже не была уверена в том, что мне этого хочется.
Может быть, потому, что я любила ее так сильно.
Может быть, потому, что она разбила мне сердце.
Я помню, как мы вместе попали под ливень по дороге из Лавлорна осенью в седьмом классе. Саммер не захотела рассказывать об этом Миа, и я тогда чувствовала себя виноватой и одновременно охваченной упоением. А потом в доме мы забрались в тесный душ, не сняв футболок и белья, оказавшись так близко друг от друга, что просто не могли не соприкасаться, и ее белокурые волосы запутались, тушь расплылась по щекам, а дыхание пахло земляникой, и мы все смеялись и смеялись, выталкивая друг друга из-под струй горячей воды, и всякий раз, когда Саммер касалась меня, у меня под кожей словно загорались огни. А потом она сказала, что решила сбежать из дома и провела три ночи в сарае, превращенном в клуб, и как-то вечером она попросила меня остаться с ней, и мы проспали ночь в одном спальном мешке, касаясь друг друга коленями, и запах ее пота пропитывал воздух, и у меня от него кружилась голова. Она была принцессой. А я собиралась стать ее рыцарем.
