А потом произошло нечто совсем ужасное, этого я не могу забыть и простить даже после двух лет, проведенных в «Коридаллосе». Из ароматной дыни, поставленной на столе исключительно для красоты, вдруг полезли полчища тех самых паучков. Уж не знаю как, но я сумела справиться с охватившим меня ужасом. Сбежавшиеся официанты не стали давить паучков, а просто заменили скатерти, сервировали стол заново, и ужин продолжился. Но одна гостья все-таки умудрилась проглотить паучка, приняв его за перчинку. И винила в этом отнюдь не насекомое. И гостьей этой была, конечно же, Вера Меерович.
— Я, наверное, напугала его, вот он меня и укусил! — сказала она. — Бедняжка паучок! Хотел выбраться у меня изо рта, поэтому и укусил! Да и укусил-то не больно, только нёбо чуть-чуть пощипывает!
Нет, представьте, эту безмозглую сучку укусил паук, а она разглагольствует о какой-то там доброте!
— Ну-ка, покажи мне свой рот! — велел ей Лукас. — Открой пошире. Чуть-чуть пощипывает, говоришь?
Он раззявила свой идиотский маленький ротик, и Лукас, просунув туда свой язык, стал шарить по нёбу.
— Ты права, — наконец заявил он. — Действительно чуть-чуть пощипывает.
А что же было делать Трофейной Жене, вынужденной скрывать свои чувства? Выказать ревность ниже ее достоинства. Но и оставить происшествие незамеченным я тоже не собиралась. И сделала то, что могла. Скрутила в трубочку меню и подожгла его о свечу, потом, как бы невзначай, пронесла горящую бумагу мимо распущенных волос Веры и положила ее на скатерть. Погода стояла сухая и жаркая, бумага вспыхнула моментально, по столу среди посуды заплясали языки пламени, гости закричали от испуга и неожиданности. Картина эта меня целиком и полностью удовлетворила. Жаль только, что Тимми слишком поспешно бросился сбивать пламя с волос Веры. Потом команда потушила пожар, все-таки нанесший кое-какой ущерб.
— Какого хрена ты это сделала?! — матерясь со злости, напустился на меня Лукас, когда гости разбрелись по каютам, а команда береговой пожарной охраны, поспешно прибывшая с Коса в надежде подзаработать, ни с чем удалилась.
— От скуки, любимый, — сказала я. — Вечер проходил так вяло, вот я и решила немного развеселить твоих гостей.
— Да тут ущерба по меньшей мере на сто тысяч долларов!
Хотя что такое сто тысяч для такого человека, как Лукас? Тогда я рассказала ему о своей обиде и напомнила, как опасно крутить шашни с подчиненными — человек рискует получить обвинение в сексуальном домогательстве и стать жертвой шантажа. К тому же это унизило и меня.
— У нее по ноге полз паук, — начал сочинять Лукас. — Я просто хотел поймать его или смахнуть!
Это звучало так абсурдно и нелепо, что даже походило на правду.
— Да? А язык ей в рот ты зачем засовывал у всех на глазах? — напомнила я.
— С каких это пор тебя интересует, что думают другие? — возмутился он. — Я просто хотел узнать, что значит «пощипывает». Слово показалось мне необычным.
И тогда я неожиданно произнесла то, чего не позволяла себе с тех пор, когда была девчонкой, униженной и оскорбленной:
— Ты любишь свою вонючую яхту больше, чем меня! И трахаешься со своей обожаемой Верой, когда меня нет поблизости, и плевать тебе, знает об этом кто-нибудь или нет!
И в этот момент мне очень хотелось, чтобы он произнес слово, которого я сама прежде не произносила. А когда тебе чего-нибудь очень хочется, то все, как назло, происходит совсем иначе. «Любишь!» — вот что мне следовало сказать. «Скажи, что любишь меня!» И тогда он, застигнутый врасплох, возможно, и сам осознал бы это. А так он просто растерялся, тупо смотрел на меня и молчал. Трахался ли он с ней? Не знаю. Может, и нет. Только какая разница!
— Можешь считать ее уволенной! — заявила я и свое слово сдержала, прислав ей в каюту факс на официальном бланке.
На следующий день она подошла ко мне на палубе, где я загорала в шезлонге у бассейна, любуясь мелькающими вдали островами Эгейского моря, и стала умолять оставить ее на работе. Твердила что-то про стаж, страховку, визы и свою беременность, но я не слушала. Подумать только, она еще и беременна! Вот, стало быть, почему выглядит такой толстой! На следующем острове я высадила ее, чтобы она сама как угодно добиралась домой. Я даже организовала для нее билет на паром до Афин, где она могла сесть на самолет. И объяснила, что муж не может поехать с нею, ибо по условиям контракта обязан остаться на борту, на случай если возникнут какие-то рабочие вопросы по проекту стадиона.
— Да и что вам переживать, милочка? — прибавила я. — Если вы не удосужились взять его фамилию, значит, он вам достаточно безразличен.
Это был дешевый выпад, но вы бы знали, как я в тот момент ее ненавидела.
Когда она покидала яхту, я стояла у трапа и самолично проверяла ее сумки. Я была на сто процентов уверена, что поступаю правильно. В конце концов, ее только что уволили и она могла украсть какие-нибудь профессиональные секреты. В одной из сумок я наткнулась на расписное яйцо в этом ужасном вязаном мешочке.
— Фу-у! Пауки! — сказала я и сделала это напрасно. Чистой воды злоба иногда бьет бумерангом. Брезгливо вытянув руку, я разжала пальцы, и святой Христофор с младенцем в жутких фетровых цветочках полетел за борт. Сама я всю жизнь предохраняюсь от беременности, а посему недолюбливаю беременных женщин как класс.
— Вы и счастье мое забрали! — заверещала она.
Так я удалила ее со своих глаз в то утро. Выгнала еще до того, как Лукас выбрался из постели. Оттуда его, кстати, вытащил Тимми, который колотил в дверь спальни, умоляя как-то меня урезонить. Только потом я поняла, что вместе с расписным яйцом выбросила свое собственное счастье.
Когда Вера шла к трапу, я поняла, что она и впрямь беременна — походка у нее была вперевалочку. Женщины на таком сроке имеют неприглядный вид и должны оставаться дома — только знаменитости первого разряда могут позволить себе щеголять всеми прелестями брюхатости. Ей же просто не стоило подставлять моему мужу рот, чтобы он совал туда язык.
Весь день я избегала разговора с Лукасом, а ближе к вечеру вызвала к себе Тимми, чтобы поговорить с ним об одном пропавшем отчете и о том, имел ли он право его подписывать. Я попробовала втолковать ему, что он не обойдется без моей поддержки, если вообще не хочет оказаться на свалке жизни из-за череды недавно произошедших событий. Сбитый с толку и растерянный, он твердил о своей невиновности, и я объяснила ему, что невиновность тут ни при чем и далее влиятельные политики иной раз выбывают из игры, становясь жертвой обстоятельств. Он оказался весьма симпатичным парнем, только очень уж перепугался, а так даже ничего — вытаращенные голубые глазищи и эти рыжие волосы, колечками завивающиеся на концах. Я затащила его к себе в постель — хотела доказать себе, что не одна Вера может тешиться такими забавами. Очутиться в постели с начальницей. А? Каково? Он был так потрясен оказанной ему честью, что не осмелился отказаться. А может, я его просто сильно запугала. Тут мне трудно судить, ведь мужчины делают только то, что хотят. В отличие от женщин. Мне кажется, он этого хотел. И повел себя весьма благородно.
