– Джада, мы же с тобой уже обо всем поговорили. Прошу тебя, потерпи. Ты мне нужна…
Нужна? Черт возьми, она так давно и так сильно ему нужна, что сил ее больше нет радоваться собственной нужности! Отдавать себя детям – так же легко и естественно, как дышать, но та же самоотдача по отношению к тридцатичетырехлетнему здоровому, сильному мужику абсолютно ненормальна. А если и нормальна, все равно плевать. Устала до чертиков!
– Угу. Еще как нужна. А любишь ты ее, сам сказал. Вот и отправляйся к ней. И нуждайся в ней!
Джада знала, что Тоня Грин, новая пассия Клинтона, такая же безработная, как и он. Она воспевала любовь к детям, хотя двое ее собственных, по дошедшим до Джады слухам, жили с бабушкой. Чем она, интересно, целый день занимается? Если верить тем же слухам, слывет набожной прихожанкой. В воскресной школе преподает? На собрания общины ходит? Шатается по барам в поисках не обремененных моралью мужей? Или чередует? Скажем, понедельник, среда, пятница – молитвы. Вторник, четверг, суббота – жатва результатов этих молитв.
Джада, не удержавшись, фыркнула. Самое забавное, что физическая сторона – то бишь секс Клинтона и Тони – ее ни капельки не трогала. Десять лет назад она с ума сходила бы от ревности, в полной уверенности, что для нее ничего нет в жизни важнее секса с Клинтоном. Сейчас она вспоминала о постели, разве что когда ложилась спать рядом с мужем. Была бы лишняя спальня, перебралась бы, не задумываясь. Уж слишком она устала и разочаровалась в муже, чтобы его хотеть. У Джады больше не было ни малейшего желания заниматься с Клинтоном любовью, как уже не было желания о нем заботиться.
Но ей была жизненно необходима прочная семья; только ради нее она и пахала на износ. Джада мечтала жить в этом доме, отделку которого Клинтон начал, да так и не закончил; мечтала, чтобы их дети освоились в округе и в школе; чтобы Шавонна выиграла соревнования по фигурному катанию и пошла на бал победителей, а Кевон подтянулся по математике, получил грант и поступил в престижный колледж. Она мечтала исполнить данную вместе с Клинтоном перед алтарем клятву – не лишать их детей отца. Клинтон был нужен им всем. В конце концов, ведь он обещал помочь ей вырастить детей! О том, что собой представляет их брак, Джада старалась не думать – какой в этом толк? Но разговор… нет, разговор необходим! Плохо только, что она так чертовски вымотана. Усталость будто сроднилась с ней.
– Джада, я скоро приму решение, обещаю, – бормотал Клинтон, направляясь вслед за ней в спальню. – Честное слово, все изменится!
С ума от него можно сойти!
– Дежа-вю. – Джада не пыталась ни иронизировать, ни острить, а всего лишь констатировала факт. – Ты хоть понимаешь, что месяц назад говорил то же самое, слово в слово, на этом самом месте?
– Неужели? – Клинтон округлил глаза, и ей очень захотелось залепить ему пощечину.
– Позволь освежить твою память. В тот день ты сообщил мне о Тоне. Не иначе как сыворотки правды глотнул за обедом вместо любимого «Бад-Лайта».
«Сарказм делу не поможет, – напомнила она себе, – скорее навредит». Клинтон, однако, и бровью не повел. Непрошибаем, как скала.
– По правде говоря, Клинтон, мне плевать, как ты распоряжаешься своим сокровищем в штанах. Но на семью мне далеко не плевать. И я не позволю, чтобы ты разрушил ее своими дерьмовыми амурами. Ради семьи я костьми ложусь, ради семьи отказалась от личной жизни и вообще от жизни за пределами нашего дома. Я поднимаюсь затемно, чтобы приготовить детям завтрак и уйти на работу, которую не люблю. И никогда не любила. Я не мечтала о карьере и не лезла бы в начальники, если бы не нужно было поднимать детей…
– Ну все, все, хватит! – не выдержал Клинтон. – Мне и так плохо, не надо добавлять. – Он опустил глаза. – Я буду очень стараться.
От ярости Джада едва не треснула его по затылку. Послушать Клинтона, так она все это говорит, чтобы ему было плохо! У Клинтона одна забота – сам Клинтон. Он будет стараться? Дa он постель за собой, черт побери, застелить не в состоянии!
– Заткнись! Извинения свои и красноречие прибереги для Тони. Молчи и слушай. Либо ты съезжаешь к ней, а я остаюсь с детьми, либо ты с ней рвешь, и мы пробуем сохранить семью.
Джаде вспомнилось любимое высказывание матери – то ли из Библии, то ли просто народная мудрость: «Если ты не просишь пить, а тебе предлагают – у напитка будет вкус молока. Если ты просишь, и тебе предлагают – вкус воды. Но у питья, которое тебе приходится вымаливать, будет вкус крови». Джаде беспрестанно приходилось умолять Клинтона даже о пустяках, и эти униженные просьбы зачастую повисали в воздухе. Пол на кухне так и не доделан, и масса мелочей по дому требуют доработки. А вот Мишель, между прочим, ни о чем просить не приходится. Она еще и пить-то не захотела, а Фрэнк уже предлагает своей крошке молока. Ну как тут не позавидовать черной завистью?
– Джада, я знаю, что тебе больно и страшно… – пробормотал Клинтон и тут же смолк, уловив бешенство во взгляде жены.
– Клинтон, пойми, твоя связь меня не трогает. Мне больно оттого, что ты палец о палец не желаешь ударить, чтобы сохранить семью. А страшно мне было, только когда я думала, что не смогу заработать на жизнь. В данный же момент мне вовсе не больно и не страшно. Напряги мозги и попытайся понять: ты должен сделать выбор. Заповедь божью, заметь, нарушаешь ты, а не я. Лично я стараюсь соблюдать их все.
Ей нужно было переодеться, но не хотелось обнажаться у него на глазах. Клинтон все еще красив, и в этом-то вся беда. Широкоплеч, мускулист; брюшка, несмотря на набранный в последнее время вес, нет и в помине. И с кожей проблем нет – ни морщин, ни, уж конечно, растяжек, изуродовавших ее тело. Подумать только, стесняться собственного мужа, с которым прожила столько лет!
Спрятавшись за дверью стенного шкафа, Джада сняла спортивную одежду и достала строгий деловой костюм.
– Ты не понимаешь! Мы с Тоней… У нас не просто секс, а духовная связь!
Джада выглянула из-за двери. Силы небесные! Уши вянут от того дерьма, что несет ее благоверный. Ты сотворил этого человека, господи. Открой же ему глаза. Или вырви их ему… к чертям! Она подумала о родителях. На Барбадосе, небольшом островке посреди океана, люди способны постигать искусство компромисса. Клинтону этого не дано.
– Я могу тебя простить, – медленно произнесла Джада. – Могу и дальше жить с тобой. Я буду стараться, еще сильнее, чем сейчас, сохранить семью. НО! Только в том случае, если больше ни слова не услышу о твоей «духовной связи» с этой дамой… Всему есть предел, Клинтон, я не желаю ничего о ней знать. Не смей оскорблять меня своими дурацкими сравнениями.
– Я и не думал сравнивать, – заныл Клинтон. – Семья для меня главное, ты же знаешь. Может, сейчас у нас и не все гладко, но такое ведь уже бывало. Все наладится, вот увидишь. Просто у нас с Тоней… Как тебе объяснить… Мне кажется, что там все ради меня. Не ради детей или семьи и не для того, чтобы кредит за дом выплатить. Только для меня! Понимаешь? Разве сам я ничего не заслуживаю? – Помолчав, он качнул головой: – Только мне от этого плохо. И тебе плохо. И Тоне… Она очень хорошая, Тоня, и ей тоже…
