Книга Радуга и Вереск - Олег Ермаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 144
— Верно ли про тебя сказывают, — продолжал пан, постукивая плеткой по сапогу из толстой рыжей кожи, — что, де, способен к игре?
Николаус исподлобья смотрел на него.
— Способен, — сказал он, сглатывая, — только не ведаю, где мои фигурки, доска.
Пан толстощекий вскинул брови.
— Какие фигурки?
— Деревянные.
— Ты, пан, не заговаривайся мне тут! — ответил толстощекий, смахивая рукой в меховой перчатке иней с усов. — Речь я веду к тебе о музыкальной игре.
— О лютне? — спросил Николаус.
— Во-о-о-т, — довольно откликнулся пан толстощекий, кивая. — Искусен?
Николаус ответил:
— Играть я научен.
— И хорошо. Твой час, пан, знать, пробил. Его величество жалует игрецов музыки, да и иных умельцев — стихи ли слагать либо красками малевать. Сейчас поедешь на пир к его величеству, разумеешь, пан?
Вислоусый приблизил лицо к узнику, и тот учуял винный дух.
— Только враг ныне не славит польское оружие!.. Хотя ты его и осквернил, как я слышал.
Он обернулся к другому пану, это был вахмистр Суздальский.
Николаус хотел сказать, что убил Александра в честной схватке, но промолчал.
— Но от него и несет псиной, — сказал вислоусый пан.
— Велим нагреть воды, пахолики его умоют, — откликнулся Суздальский.
— Добро, — сказал тот и велел Николаусу идти в возок.
И дверь темницы закрылась, Вржосек не успел ни слова сказать своим сокамерникам. Он забрался в возок с сеном и овчинной шкурой, накрылся ею. Возница повернул лошадь, гикнул, стегнул вожжами, и мимо поплыли призрачные дома зимнего замка под звездами и половинчатой луной. И это уже, конечно, был сон. Или очередной рассказ Иоахима Айзиксона про библейские края Тартарии. Возок скрипел и визжал полозьями, подпрыгивая на колдобинах, пахло лошадью, овчиной. А от изб наносило дымом, они вставали в лунное небо, как некие призраки. Видно, лес на дрова уже хорошо подвозили в замок, и это было главным признаком победы: дымы…
И вдруг сквозь морок происходящего Николаус прозрел знакомые очертания башен, стены. Сейчас покажется монастырь бернардинцев…
— Стой! — крикнул Николаус, но голос его был слаб. — Стой! — крикнул он громче.
И возница оглянулся.
— Стой! — повторил Николаус.
И возница натянул вожжи. Сзади подъехали всадники на лошадях, выдувающих лунные облачка из ноздрей.
— Куда мы едем? — спросил Николаус.
— На место твоего квартирования, пан. Что, забыл? — спросил Суздальский.
— К Плескачевскому?.. Да я же съехал оттуда!
— Но у него там мыльня, — сказал вахмистр.
— Чтобы умыться кровью, — откликнулся Николаус.
Вахмистр оглянулся на спутника.
— В самом деле, он же порубил сына пана Григория Плескачевского, — сказал Суздальский. — Не доброе получится. А куда же тебя везти, пан? Где переменить одежду? Омыться? И где твоя лютня?
Николаус отвечал, что везти его надо в другую сторону, в дом, где он начинал житье в замке, там найдется и какая-либо одежда у товарищей панцирной хоругви, правда мыльни нет.
— Ладно! Вот что! За одеждой мы пошлем пахолика, а сейчас едем прямо к тому, кто тебя, пан, и выручил.
И они поскакали дальше, но перед самой церковью монастыря бернардинцев свернули на мост через ров, дальше вдоль стены, мимо башен и мимо башни Veseluha, вниз и дальше вдоль стены, а с другой стороны тянулся ров с домами; на месте некоторых чернели пожарища. Пахло застарелой гарью. Под Соборной горой они свернули и начали подниматься на склон. Наконец остановились перед добротным домом с высоким забором.
Это был дом Викторина Владислава Глинки. Но самого пана Глинки сейчас в доме не было, он пребывал на пиру. Распоряжался его кривой племянник, на пир его не взяли. Вскоре закраснели факелы во дворе, застучал топор, и над мыльней полетел дымок. Впрочем, сильно топить не собирались, лишь немного воздух согреть да подтеплить воду. Николаус отказался даже в дом входить, сидел прямо в мыльне. Слуга принес ему чарку водки и хлеб с огурцом. Николаус собрался с духом и выпил. Вонзил зубы в ржаную грубую краюху да чуть не заплакал, как тот литвин перед смертью.
Но он был жив, жив…
Пахолик лил на его исхудавшее тело теплую воду, тер мочалкой с водой, смешанной с золой. Тем временем привезли и одежду. Она, правда, оказалась великовата. Но — чистая, без запаха, не драная. Николауса привели в дом, где горели лучины. Суздальский посмотрел на него, толстощекий пан подергал вислый свой ус и покачал головой.
— Чистый труп!
— Дайце яму мёду, — попросил Суздальский.
Принесли медовое питье. Николаус судорожно пил.
— А лютня? — вспомнил Суздальский.
— Там есть, — ответил толстощекий пан.
— Ну что, твоя милость? — спросил Суздальский, наклоняясь к нему.
Николаус взглянул на него исподлобья снизу и ничего не ответил.
— Как-то больно ты бледен, — сказал Суздальский.
— Надо дать вина, — посоветовал другой пан. — Кровь разогреть. Красного вина, вот что.
— Ёсць у склепе пана Віктарына Уладзіслава Глінкі чырвонае віно алі якое іншае?[278] — вопросил домашних Суздальский.
Здесь были двое слуг и пожилая служанка. Жена пана Глинки оставалась в своих покоях. Чырвонаго вина и никакого иного не оказалось, тогда снова решили попотчевать Николауса вместо лекарства водкою. Хотя Суздальский и сомневался. А второй пан настаивал. Кривой племянник сам поднес Вржосеку чарку. Николаус выпил обжигающей смоленской водки, выдохнул… Ему чудилось, от того выдоха лучины ярче вспыхнули. А перед глазами у него пошли радужные пятна. Как если бы он приблизил лицо к поверхности воды, над которой сияло солнце. Нет, еще не совсем приблизил, а только стремился к той чудесной поверхности, разгребал руками прозрачные слои, а там уже и не солнце горело, а круглилась луна над замком, и прямо по небу летел экипаж, кучер нахлестывал лошадиные крупы, карета мчалась стремительнее, поражая своим великолепием — еще бы, ведь то был королевский экипаж, — и вдруг он и врезался прямо в луну, да так крепко, что та развалилась, и на замок полетели ее куски, но осыпались они плавно, под музыку, что лилась из угла затхлой избы, прямо из-под паучьих лап. А стражникам в латах стало жарко, и они принялись стаскивать с себя доспехи, прислонив алебарды к стене. И музыка все лилась из избы на краю заснеженной Тартарии, то играл сам Давид, разве может быть лютнист искуснее, ваше высочество?
Косточкин подобрал сначала фонарик, потом посветил и нашел свою итальянку. Он еще не выключал фонарик некоторое время, словно намереваясь вернуться на эту ледяную лестницу…
Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 144
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Радуга и Вереск - Олег Ермаков», после закрытия браузера.